Время больших отрицаний

Месяц с днями назад Дусик Климов открыл Вхождения Фантома М31, то есть реальной галактики М31 — во что-то. Другие наблюдатели подтвердили эффект. Это были многократные вхождения, после которых М31 (для одних Фантом, для других галактика) появлялась в другом месте — и так Вселенским пунктиром двигалась по своему курсу. Месяц без дней назад сам Варфоломей Дормидонтович вместе с Дусиком видел это. Это явление мудрено было не заметить, не изучать, когда половина телескопов планеты нацелена на Фантом; но для подавляющей части наблюдателей-тумандроведов оно стало еще одним доводом в пользу нереальности Фантома. Их можно было понять.

Любарский надеялся этой ночью утвердиться в противоположном выводе.

3

Однако настроение было не академическое; не отпускала озабоченность.

Месяц назад — это по земному счету. Если помнить о среднем К12 для «верхних» НИИвцев, то есть и для него, выйдет год назад. Насыщенно прожитый биологический год, на который стареешь. А если по сделанному, то вообще черт знает сколько; одни Ловушечные дела тянут на немыслимый срок — отсидки; жизни нехватит. А ловля астероидов (по Сорок Девятый с Шестеренкой… от одного его можно поседеть и запить), а поворот от проекта К-Атлантиды к Аскании 2, семь К — веков этой Аскании… И все могло получиться или НЕ получиться, или получиться НЕ так.

Что, как правило, и было. И это тоже была ИХ жизнь, в коей то ли они делают, то ли — по недомыслию — с ними делается. Если четче, то посредством их делают.

…После нечаянного Лунотряса, который отозвался по всей планете, Любарскй как-то особенно остро почувствовал цену недомыслию. Замешкайся тогда они с Климовым чуть дольше — и могли разрушиться от 12-балльных землетрясений большие города, изменить свое течение реки, свой вид побережья морей. Наводнения, потопы, гибель людей.

Это становилось актуальным в новой раскрутке Проекта К-Атлантиды — наверху. Все более и более.

«Сакраментальность в том, что обладая теперь мощью глобальных и космических масштабов, мы не обладаем соответствующим разумом. Мелкачи, как и все на Земле. А это значит, что С НАМИ ДЕЛАЕТСЯ. Кто-то/Что-то решает за нас.

И безусловно все это для расширения Контакта БВ/МВ. От времени причаливания Шара именно к планете с цивилизацией, к Земле. Но ясно, что сама эта цивилизация для Космоса существует по Корневу, как процесс активного саморазрушения планетного комочка, а не как то, с чем связаны судьбы и история миллиардов людей. Какие еще люди, что это!.. А коли так, то и разрушение, даже полное уничтожение может входить в программу Контакта. В любой момент, когда без этого опорного комочка дальше можно обойтись.

Рой мошек на стыке Вселенных. Сотрут и не заметят.

…Вспомнить хотя бы Шаротряс 16 сентября: грубую попытку МВ-звезды выйти из Шара. Выравашись, она мгновенно испепелила бы Землю.

…А с другой стороны, безумно же интересно. И выйти из Вселенской игры нельзя. Корнев и Пец вон пытались… Отпустим Шар — ну, переместится в ионосфере в иное место планеты, там изловят, все начнут по-новой».

Такие и подобные им мысли Варфоломею Дормидонтовиччу не было нужды заносить на диск или в дневник, они были в его уме постоянно. Он сам представлял себя точкой-мошкой, на которой фокусируются Вселенские мысли и даже Вселенские намерения. Но, увы, без Ее возможностей. Даже при владении супер-Ловушками.

«Прочие мошки все в рое. Так сказать, в коллективе. А я одинокая мошка. Поговорить не с кем, обсудить».

Наибольшая потеря в смерти Пеца была та, что не осталось в НИИ людей его уровня мышления. Самые крупняки «верхние» были уровня прагматика Корнева; да и то, пожалуй, в части изобретательности и деловой хватки (ныне с креном в НПВ-криминал); то его откровение к ним вряд ли пришло бы. (Оно, может, и к лучшему, если вспомнить, чем оно обернулось для Александр Иваныча.)

4

Середина ноября, в горах догорает южная золотая осень. Тихий вечер в Овечьем ущельи. В соседней комнате добродушно похрапывает Викентий Иванов, вертолетчик, могучий мужчина, герой нечаянного открытия эффекта С-В. Он, как прилетели на закате, сразу завалился спать — в расчете подняться рано и уйти в горы поохотиться. С нормальным ружьем на этот раз; прихватил с собой тулку — двустволку. Но и Ловушечку-фотоаппартик тоже; как же без нее!

По пути сюда Викентий обучал директора водить свой Ми-4; уже не первый раз. Любарский сам напросился — запоздалое исполнение мальчишеской мечты «в летчики пойду»; у кого ее не было, такой мечты. В полете Варфоломей Дормидонтович провел за штурвалом минут тридцать, один раз поднимал вертолет, дважды посадил. Не ахти как, косо, с ударом колесами о грунт, но все-таки сам; второй раз — здесь, в Овечьем — лучше. Удалось.

— А что, можете, Варфоломеич, — басовито одобрил Викентий, когда они вылезли; он почему-то называл Любарскского так. Тот не возражал, не поправлял: все-таки не «Бармалеич». — Если уволят из директоров, я вас возьму в резерв. Без работы не останетесь.