Время быть русским

Накануне обсуждения в Совет Федерации и иные властные инстанции послом фон Штудницем были направлены «Замечания по вопросам законодательства о культурных ценностях»; очевидно посол счел уместным учить российский парламент морали и праву. Однако, поистине, право сильного — единственная «международная правовая норма», соблюдаемая немецкой стороной неукоснительно.

Не обошлось, разумеется и без сочувственной поддержки немцев со стороны «пятой колонны». На фоне немецких подпевал сумел особо выделиться германист-международник д.и.н. И.Ф. Максимычев, затмивший всех прочих своей демонстративной нравственной глухотой и запредельной некомпетентностью — настолько, что вынудил меня после длительного молчания (мне казалось, что всем уже и так все разъяснено) выступить с полемической статьей «Больше, чем трофеи» («Независимая газета» 14.09.96). Мои возражения и доводы запоздали: 17.07.96 г. Совет Федерации отклонил принятый Думой Закон о перемещенных ценностях.

АНАЛИЗ стенограммы заседания Совета Федерации, принявшего беспрецедентное решение отклонить им же принятый в порядке законодательной инициативы (23.05.95) закон, выявил важнейшее обстоятельство. Дело в том, что провален проект был стараниями двух выступавших — главы администрации Ростовской области В. Чуба и представителя президента в Совете Федерации А. Сливы. Мотивы Чуба понятны: Германия — важный экономический партнер Ростовской области, тут участвуют весьма значительные интересы. Что же касается Сливы, то его весьма резкое и решительное выступление дало понять: президент Ельцин вышел из тени политических кулис на авансцену и открыл свое настоящее лицо

, без стеснения заявил свою истинную, до сей поры четко не обозначавшуюся позицию в деле о трофеях.

Отныне стало совершенно ясно: вся вертикаль исполнительной власти — президент, правительство, министр культуры и далее вниз по лестнице — заодно. И притом заодно с немцами. Мотивы такого единства могут быть разными. У каждого, так сказать, свои резоны для торпедирования Закона.

Для Ельцина это могут быть неосторожные обещания, данные «другу Колю», моральные обязательства за материальную поддержку в период предвыборной гонки; надежды на дальнейшую германскую помощь в целях консервации обанкротившегося режима; нежелание поступаться малейшей частью своего всевластия, своим мнимым правом решать самовластно судьбу любых ценностей, так, как это делали цари, как это делал Сталин, Хрущев; непреодолимое самолюбие, психологическая невозможность согласиться с вердиктом законодательной власти, соприродная Б.Н. установка на конфронтацию. (Не случайна самохарактеристика нашего президента: «Я боец, борец» — это и есть вся его сущность). И так далее…

Правительство послушно воле президента, да и не хочет осложнений с Германией, от финансовой подпитки которой зависит. О мотивах министра культуры, вообще чиновников, непосредственно влияющих на судьбу трофеев, говорилось выше. И, разумеется, всех этих субъектов объединяет главное: желание «распорядительной» власти оставаться таковой всегда

.

ПРИЗНАТЬСЯ, после отклонения Закона в Совете Федерации я испытал неприятное чувство, такое же, как осенью 1991 г., когда впервые выступил в печати против возвращения трофеев. Тогда мне казалось, что передо мною — глухая стена, что все уже решено и договорено, что изменить ничего нельзя и слова бесполезны: доводы морали, права, разума бессильны перед сговором сильных мира сего.

Шесть лет неотступных усилий моих и многих моих единомышленников, шесть лет непрерывного «долбления в одну точку» изменили, не могли не изменить ситуацию. Принятие Закона Думой дало надежду, что усилия наши не были напрасны, что общественные совесть и разум открыли для себя истинную суть дела, дали ему справедливую оценку. Но решение Совета Федерации заставило в этом усомниться, вновь поставило нас перед лицом всесилия произвола. Так, во всяком случае, я думал тогда. Однако отчаиваться не приходилось. Надо было вновь браться за «пропаганду и агитацию». Что мы и сделали.