Время, чтобы вспомнить все

— Нет, у нас пока что даже нет для него названия. Просто маленький неофициальный вечерний клуб. Раз в месяц, ноябрь, декабрь, январь, февраль и март.

— И Бланш Монтгомери в такой клуб до смерти хочется попасть. Выскочка из Рединга, а некоторые приятные люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, об этом клубе даже не узнают. После того как она оскорбила наших детей, я бы за обеденным столом не захотела и близко с ней сидеть. Думаю, с этого можно начать.

— О, я могу позаботиться о том, чтобы они не получили приглашения.

— Вы, Бесс, имеете здесь такое большое влияние. Если ее без всякого шума все станут игнорировать и люди перестанут принимать ее

приглашения, тогда она, возможно, поймет, что маленьких детей нельзя оскорблять безнаказанно. Она сидела в этой самой комнате… Я в жизни не видела женщины с такой нечистой совестью. А когда я увидела моего мальчика, всего перепачканного грязью и дрожащего от холода… ну, с Артуром, наверное, было то же самое, и вы, Бесс, наверное, чувствовали то же, что и я.

— О да, — согласилась Бесс.

— Я ничего не скажу о вечернем клубе никому, даже Бену. Вы позаботьтесь о нем так, как считаете нужным, и, возможно, госпожа Монтгомери тогда поймет, что не может не считаться с чувствами матерей. И если решите, что я чем-то могу вам помочь, Бесс, немедленно мне скажите. С нашими мальчиками обошлись просто гадко, но нас с вами это сблизило, как никогда.

— Я вам, Шарлотт, обещаю все сделать.

— Дорогая моя Бесс, самые лучшие друзья — это старые друзья, верно?

— Точнее не скажешь.

То, что чету Монтгомери не включили в маленький вечерний клуб, стало очевидным, только когда в него негласно набрали ограниченное число в двадцать супружеских пар и после этого перестали принимать заявки. Клуб этот был неофициальным: у него не было офиса, не было помещения, не было официальных бланков, и он нигде не вывешивал никаких объявлений. Назвали его «Второй четверг», и в названии слово «клуб» не фигурировало. Когда выяснилось, что Монтгомери в него не входят (и когда стало известно, что им даже не предложили в него вступить), их социальному положению пришел конец. Стратегия Шарлотт предусматривала личное оскорбление Бланш Монтгомери, но у нее не было нужды планировать свою месть слишком тщательно. То, что чету Монтгомери не приняли во «Второй четверг» уронило их в глазах как членов клуба, так и всех остальных, и никто, или почти никто, не знал, почему именно это случилось. Еще вчера Монтгомери были одной из первых семей в городе, а сегодня они всего лишь одна из старых семей с деньгами. И даже Бланш Монтгомери не подозревала в этом Шарлотт, которая не была членом «Второго четверга», так же как не подозревала и Бесс — женщину, неспособную на интриги. Злясь и рыдая, она винила во всем саму себя, но так никогда и не узнала истинной причины нанесенного ей оскорбления. Может, она тратит слишком много денег на наряды? А может, она флиртовала с чьим-то мужем? А может, им не понравился цвет, в который она перекрасила старый особняк Монтгомери? Она полностью сознавала грандиозность своего провала: ее не спасло даже то, что она замужем за Монтгомери. Но то, что он был женат на ней, оказалось достаточной причиной для того, чтобы нанести обиду семье Монтгомери. В 1930 году, когда ее сын, адвокат, защищал крупных бутлегеров и публичные дома, одевался как бутлегер и был одним из главных клиентов проституток, она по-прежнему винила во всем себя и желала, чтобы ее сын стал таким, как Джо Чапин.