Время другое

И снова тишина. Лина долго боролась с желанием, но всё-таки потянулась за бокалом вина. Рауф расстегнул пуговицы рубашки, и стало видно, как при глотании слюны, пульсирует кадык. Мужчина, который сидел с закрытыми глазами, время от времени вздрагивал и поворачивал голову то вправо, то влево, словно ощущая чье-то угрожающее присутствие. Никто не знал, что было за спиной этого мужчины, потому как никто не знал, что таилось за их спиной: темнота кромешная, а свет – только над столом… круглым столом. Анна успокаивалась, глядя на трепещущий огонёк свеч, и иногда проводила указательным пальцем сквозь согревающую стихию. Ещё над столом виднелась кудрявая макушка маленькой девочки. Правда, девочка не могла усидеть на месте и потому периодически спрыгивала с высокого для неё стула и пропадала в темноте. Когда малышка в очередной раз скрылась из виду, мужчина, предпочитающий сидеть с закрытыми глазами, бархатным баритоном прервал молчание: – А я вот не уверен в том, что могу быть прощён… Пётр – моё имя… Сколько себя помню – всегда чего-то опасался, чего-то ждал, чем-то был недоволен… Гордый был очень… Воспитывала меня мать, потому что отец обзавёлся другой семьёй. Помню, как будучи мальчишкой (лет шести-семи), я поссорился с классным руководителем, отказавшись убирать в школьном дворе листья. Тогда учитель отчитал меня при всём классе и предупредил всех ребят, что я ненадёжный товарищ, считающий себя лучше и выше каждого. Я не принял это близко к сердцу, но ребята перестали со мной разговаривать, а когда закончились занятия – одноклассники подкараулили меня и высыпали на голову мешок палых листьев. Отряхнувшись, я оглянулся и увидел, что из окна учительской за всем этим делом наблюдал, улыбаясь, мой классный руководитель. Я был разгневан и пообещал себе: во что бы то ни стало отомстить!.. Мы жили в деревне, где все друг-друга знают, все соседи. Дом моего учителя находился на самой окраине деревни. Там же – его конюшня. Ночью, когда мама уже спала, я выбрался из окна в огород, чтобы не услышал верный сторожевой пёс, и огородами ринулся к дому учителя. Была холодная ночь, но меня согревала жажда мести. Я бежал и предвкушал, как одержу победу в этой игре интересов… Я поджёг конюшню учителя и, убедившись, что пламя глотает метр за метром, полный гордости вернулся домой… Все только о том и говорили, как сгорела конюшня Семёна Ивановича – кажется так звали моего учителя, – а мне было отрадно. Хотелось признаться всем, что это я! Я совершил такой недетский поступок, никого не боясь! Но не признался… За ужином мамка рассказала мне, что Семён Иванович не смог спасти свою лошадь, а лошадь эта была его старым другом… «Породистая», – сожалела мама, – «Это лошадь его дочери…». Как оказалось в последствии, все знали, что дочь Семёна Ивановича не могла ходить, и чтобы девочка не боялась операции и имела веру в выздоровление, отец исполнил её мечту – подарил лошадь, пообещав, что однажды девочка обязательно станет хорошей наездницей… Конечно, я был испуган… то ли из-за несчастия, которое принёс в дом учителя, то ли от страха быть разоблаченным. Но никто ничего не узнал… Операция, кстати, не поставила на ноги дочь Семёна Ивановича…

А я жил дальше… Поступил на теологический факультет… Хотел найти ответы на вечные вопросы. Хотел утешения. Моя мама перед смертью призналась, что чувствует холод и то, как греховность пожирает клетка за клеткой её плоть и душу. Я был напуган. Конечно, можно объяснить, что всё это просто физиологические процессы, что страх перед смертью и предрассудки религии способствовали такому толкованию ощущений, но мама сказала так, как сказала!..

Я наглотался наук, теорий, истин, но утешения не постиг. Сомнения и волнения всегда были со мной… Я лгал, пил и ел не в меру, но молился и учил Заветы… А потом…

Пётр потянулся к стакану воды, который до этого никто не замечал, и, сделав два больших глотка, всё так же, не открывая глаз, продолжил:

– Однажды на Пасху, после исповеди, я вышел во двор храма, где служил батюшкой, подышать свежим воздухом и услышал, что меня кто-то окликнул. Я обернулся, но не сразу заметил того, кто говорит: на инвалидной коляске сидела молодая женщина и, искренне улыбаясь, обратилась ко мне:

– Благодарю Вас за добрые слова и прекрасную службу… Сегодня такой день!.. Спасибо Вам за то большое дело, которое Вы вершите с Божьей помощью!

И уехала… покатилась по тротуару в сторону сквера. А я остался на месте, глотая горечь какого-то внезапного стыда и страха.

– Прекрасный человек! – раздался рядом со мной голос брата Михаила, – Она пожертвовала на строительство этого храма все свои накопления, когда ей отказали в операции… Чтобы рядом с её домом был настоящий храм…

– А сколько пожертвовал ты, Михаил? – выплеснул горечь я, зная ответ.

– …!

Конечно, ни я, ни брат Михаил ни копейки не пожертвовали на сие строительство, но нас благодарит эта бедная женщина «за то большое дело, которое мы вершим… с Божьей помощью»…