Время игры

– Да что я тебе буду рассказывать. Сам ты все отличнейше понимаешь. Торопить не буду, целых три года тебе даю на все про все. Понимаю, что много, так и дело не слишком обычное. Надо, богословов собери, раввинов, мулл, еще кого потребуется, разъясни требования текущего момента, только так, деликатненько, и все получится. Думаешь, эти ребята, пастыри человеков, от нас с тобой сильно отличаются? Финансирование будет, штатные расписания будут, а остальное приложится…

– Надеюсь, их обеты вроде безбрачия, соблюдения пятницы, субботы, трезвости и неупотребления свинины на меня в полном объеме не распространяются? А то ведь и жить некогда будет. Тогда лучше в буддисты…

– А это уж по обстановке, брат, по обстановке. «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного». – Генерал Иванов засмеялся и поднял к плечу сжатый кулак.

ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА

Ноябрь 2055 года. Москва

… – Несколько позже отвечу, – повторил мой загадочный собеседник. – А пока давайте все же с вами достигнем хоть какого-то взаимопонимания. Я, скажем, практически частное лицо, но… любопытен в государственном смысле. Когда узнаю что-то новое и непонятное, первым делом интересуюсь, а не несет ли это новое вред моему Отечеству?

– Как Победоносцев…

– ?.. – Георгий Михайлович на пару секунд впал в недоумение, а потом просветлел лицом. – Ах да, да. Помню, как же. Обер-прокурор святейшего Синода при двух последних царствованиях. А он что, нечто подобное тоже высказывал?

– Высказывал. Году этак в 1895-м. Мол, любые новые идеи и веяния для России вредоносны. Россию нужно подморозить…

– Еще раз примите мои уверения… Я и не думал, что на Западе есть специалисты, настолько владеющие предметом.

– Выходит, что есть.

– Искренне рад. Тогда еще бокал шампанского, и поговорим по существу.

И вот тут начался настоящий допрос, который не оставил мне ни малейших шансов. Он сделал меня как пацана, одной левой. Да и смешно было бы, если б не сделал.

Только в результате впал в окончательное недоумение.

Я ведь тоже его изучал с первой секунды нашего знакомства. У него свои методы, у меня свои.

Георгий Михалыч рубил меня на бесспорных фактах, а я его (до поры – в уме) ловил на психологии.

Разумеется, он и в ней был силен, но по-своему. В рамках предложенных обстоятельств и «бритвы Оккама», а я от этих глупостей был свободен.

Да и как личность он ни Врангеля, ни Колчака, ни даже Агранова силой духа не превосходил.

Ну, гэбэшный генерал спокойных, вегетарианских лет. Как у нас, когда самый страшный враг был диссидент, читатель Булгакова или распространитель «Хроники текущих событий»41.

Куда ему против Берии, Абакумова, Меркулова, Гейдриха, Шелленберга…

Это я вспоминал своих современников, которые, возможно, не блистали изысканным интеллектом, но уж волчьим чутьем и готовностью идти туда, куда и Воланд бы шагнуть не отважился, обладали в полной мере. Отчего и добивались в избранной сфере выдающихся успехов.

Нынешнему человеку этого просто не понять.

Он сидел, все еще думая, что переиграл непонятно чьего шпиона, и я смотрел на него с усмешечкой.

Эх, времена, времена! Все считают, что они ужесточаются год от года. А ведь нет.

Сталинские и гиммлеровские пыточные камеры были всего лишь случайным отклонением от генеральной линии гуманизации. Европейского человечества, конечно.

Красные кхмеры нам показали, ЧТО в этом веке возможно за некоторыми пределами цивилизации. Изобразили шажок назад к Средневековью. Но – робкий. Подумаешь, угробили полтора миллиона своих соотечественников. Причем не применяя ни пулеметов, ни газовых камер. Попросту топорами и мотыгами. Но тут же и исчезли, как их и не было. И мир к этому отнесся на удивление спокойно.

Ковровые бомбардировки, да, были, и Хиросима тоже, а все-таки нормальных (в том смысле, что спокойных, ни одной стороной не воспринимаемых как отклонение от нормы) допросов в Тайном приказе, с дыбой, горящими вениками и колесованием, во второй половине XX века уже не практиковалось.

Если что и бывало, то именно как аффект исполнителя. Не зря уже в 54-м году особо ретивых сталинских соколов их же товарищи к стенке и поставили. Именно за чрезмерность в проведении линии партии.

И еще я чувствовал, что мой любезный, могущественный в своем мире хозяин меня боится.

Как раз за непостижимость. На чем я и сосредоточился.

– А вы не боитесь, Георгий Михайлович? – начал я импровизировать, поскольку других козырей у меня не было.

– Чего же я здесь, у себя, могу бояться? Тем более что мы с вами практически все выяснили…

Ох, ну какие же они наивные ребята. С ними работать – как леденец у детсадовца отнимать.

– Отец мой родной и спаситель! Скажите же мне скорее! Что же вы про меня выяснили? Полжизни бьюсь и ни хрена не понял, а тут вдруг…

После того как он меня якобы расколол, я перешел уже на настоящий русский язык, с необходимыми матерными вставками и интонациями, не доступными никакому профессору русистики.

Тем более что в строевых частях армии хозяин дома когда-нибудь обязательно служил.