Время любить

Лопнула как мыльный пузырь мечта Лукова вступить в Союз писателей! А он уже раззвонил своим коллегам по институту, что скоро уйдет на вольные хлеба… Поднимется ли снова когда-нибудь Вячеслав Шубин? Вряд ли. На собрании прямо в глаза ему сказали, что он оказался «голым королем». Влиятельные дружки попытались было его выручить, но их голоса потонули в общем гуле протеста. Значит, надежды опубликовать книгу о Шубине нет. «Голым королем» оставаться Вячеславу Ильичу теперь до самой смерти… Как критик, Луков это прекрасно знал. Какие-то новые веяния появились в среде литераторов. Раньше не было такого, чтобы влиятельного писателя, поддерживаемого секретариатом, провалили с таким треском.

Новые веяния… Они ощущаются во всем. В ЦДЛ, где раньше напропалую гуляли московские и приезжие писатели, теперь тихо, спокойно, не слышно звона стаканов, пьяных криков, никто не бьет себя кулаком в грудь и не кричит: «А кто ты такой? Я тебя не знаю, а я – такой-то! Меня все знают!» Никто не бросается с пьяными поцелуями к знакомым и незнакомым. Никто не кричит, что он гений, а остальные – дерьмо! И надо признать, в Доме литераторов стало лучше, если так можно сказать, чище, порядочнее. Теперь без опасения, что тебе помешают, можно встретиться в ресторане с приятелем и вкусно пообедать, потом пойти наверх в кинозал и посмотреть новый фильм. На творческих секциях стало больше народа, а ведь раньше иные молодые сидели в ресторане и глушили водку. Ничего этого не стало…

Будто отвечая мыслям Лукова, на скамейку рядом опустились два небритых мужчины в помятых костюмах. У обоих в глазах зеленая тоска. Не обращая внимания на Николая Евгеньевича, они заговорили о своем.

П е р в ы й (с черными усиками). Даже пива нет, мать твою…

В т о р о й (с часами электронными, на которые он поминутно смотрел). Башка трещит, во рту будто кошка ночевала…

П е р в ы й. Теперь, Вася, надо загодя думать о похмелке! Брать лишнюю бутылку и прятать в укромном уголке.

В т о р о й. Разве утерпишь? И спрятанную на дне моря найдешь, когда душа горит.

П е р в ы й. А теперь вот мучаемся… Когда откроют?

В т о р о й (бросив взгляд на часы)

. Через два часа тридцать шесть минут десять секунд.

П е р в ы й. Завязывать надо, Вася! Какая теперь жизнь алкоголику. Переберешь – могут прихватить на улице и в вытрезвитель. Душа запросит, а магазин на замке. Говорят, пиво будут безалкогольное выпускать. Куда катимся, Вася?

В т о р о й. Я раньше филателистом был…

П е р в ы й. Кем-кем?

В т о р о й. Марки собирал, в альбомы клеил. Знаешь, были такие, которые больше сотни стоили… Как начал закладывать, все спустил! Даже сыну не осталось ни одного альбома, а он у меня тоже филателист. Может, снова марками заняться? Бегал по магазинам, знакомых было полно, я те скажу, интересное дело – марки собирать! У меня среди знакомых были доктора наук, писатели, один даже начальник главка. Встретимся, разложим марки, смотрим в лупу и разговариваем на разные темы, не то что мы с тобой – или о бутылке, или о бабах… От меня ведь жена ушла, да ты знаешь…

П е р в ы й. Я свою тоже с год не видел… Как начали нас… прижимать, позвонила – она живет у матери, – мол, бросишь, может, вернусь…

От этих разговоров на Лукова еще большая тоска навалилась, он поднялся, взял портфель и пошел дальше. Краем глаза заметил, с каким интересом ощупывали взглядом его портфель два пьянчужки. Лучше бы там лежала бутылка, чем отвергнутая рукопись… Кстати, сейчас он бы с удовольствием выпил сто граммов, да где их возьмешь?..

У метро «Новослободская» на него налетел Виктор Викторович Маляров. Он уже несколько лет как переехал из Ленинграда в Москву. Толстый, всегда улыбающийся Маляров оттеснил его выпяченным брюхом к белой колоннаде и с ходу стал выкладывать последние новости:

– Слышал, как на собрании с треском прокатили Шубина? Корчил из себя классика, а оказался полным графоманом! А что писали о нем? «Гордость нашей советской литературы! Продолжатель славных традиций Вячеслава Шишкова!» А он не продолжал, а просто-напросто подражал, причем неудачно.

– Не такой уж он плохой писатель… – вяло защищал Шубина Луков.

– Доберемся и до других! – не слушая его, тараторил Маляров. – А то, понимаешь, зажрались!

– Сидели они годами в журналах и будут сидеть, – прервал его Николай Евгеньевич.

– Никто не верил, что с пьянством можно справиться, а вон гляди, как за это дело взялись! Возьмутся и за наших вельмож! Я твоему Монастырскому два письма написал, так он даже не ответил, а когда прихватил его на собрании и стал говорить, что мою новую повесть в отделе прозы зажали, он вытаращил глаза и сказал, что никто ему никаких писем не показывал, а про повесть он слышит впервые… Хорош главный редактор, которому писем на его имя не показывают!

– Чего ты радуешься-то? – осадил Малярова Луков. – Ну, допустим, снимут этих, назначат других… Думаешь, будет лучше?

– Хуже того, что есть, уже не может быть, – засмеялся Виктор Викторович.