— Хоросо пахнет, — сказала обладательница несуразного «драстуй», шоколадного цвета улыбчивая красотка с тысячью вьющихся спиралью волос на маленькой аккуратной голове. — Я Гелила.
— Дима, — сказал я ошарашенный. — Хочешь, попробуй. Угощайся.
— Не, не, — отнекалась темнокожая красавица, но мне не хотелось ее отпускать.
— Попробуй, попробуй, не стесняйся, — я положил ей в тарелку ложку с горкой картошки и добавил сверху несколько кусочков с хрустящей — позажаристей — корочкой. — Лучше есть с соленым огурцом или помидором, — я быстро полез в холодильник, где стояли прихваченные нами с родины литровые банки с консервацией (Нинка закрывала). Разрезав соленый огурец на мелкие длинные кусочки, протянул их Гелиле. Девушка подковырнула вилкой несколько кусочков картошки и препроводила их в рот.
— А, а, а! — тут же протянула она, широко открыв рот и замахав передо мной, как веером, розовой ладошкой. Из ее глаз выступили слезы.
— Ну, что ж ты так неосторожно: она же горячая! Кусай скорее холодный огурец, не то все небо обпечешь! — я поднес кусочек огурца к ее губам, Гелила откусила, стала пережевывать, но слезы еще застилали ей глаза.
— Вкусно, — улыбнулась она, пережевав. — Осень вкусно, только горясё. Русская кухня.
— Наша, наша. Ешь на здоровье, только сперва подуй, потом в рот.
— Ладна, — сказала Гелила.
Я улыбнулся.
— Откуда такая будешь?
— Аддис-Абеба. Я Аддис-Абеба.
— А, из Эфиопии, выходит. Царица Савская? Македа?
— Не, — все также широко улыбаясь и показывая безупречно-белые зубы, ответила африканская красавица. — Я — Гелила, не Македа.
— Забудь: больше двух с половиной тысяч лет прошло. Давно говоришь по-нашему?
Гелила стала загибать пальцы.
— Сесть месяца.
— Шесть месяцев? Ну ты даешь, молодец! На кого учишься?
— Буду врась.
— Нужная профессия. Добавить картошки?
— Спасиба. Я на нось мала кусай.
— А у нас раньше не получается. Мы возвращаемся с работы за полночь, поэтому и не видимся с вами. Теперь, может, будем видеться чаще? — снова улыбнулся я.
— Будим видица часе, — ответила Гелила и в ответ тоже подарила очаровательную улыбку.
Заглянув в холодильник, Гелила достала оттуда пару бананов, один из которых протянула мне:
— Банана?
— Нет-нет, спасибо, не хочется перебивать аппетит.
Гелила положила один обратно.
— Спасиба за картошка.
— Да ладно, не за что.
Я проводил удаляющуюся к себе девушку неотрывным жадным взглядом. Если бы мог, засвистел всеми возможными свистками: так хороша была эфиопская красавица не только спереди, но и сзади. Хрупкая фигурка словно парила над полом, округлые крепкие бедра будто жили своей жизнью.
«Эх, почему я не царь Соломон, — подумал я, — а всего лишь обыкновенный грузчик?»
Я сглотнул — достанется ж кому-то такая умопомрачительная герла! И чего мы так долго работаем? Наверняка девушке надо помочь освоить русский язык, попрактиковаться…
— Ну что там у тебя, долго еще? — разрушил мой воздушный Нойшванштайн Грицай.
— Тащи огурцы и можешь резать хлеб, все готово.
Грицай понес банку с солеными огурцами в нашу комнату — ели мы исключительно в ней. Я выключил плиту и с горячей сковородой потянулся вслед за Грицаем.
— Знаешь, кто снимает соседнюю комнату? — сказал я, закрыв за собой дверь. — Сногсшибательная африканочка, шоколадка с ног до головы.
— Да ну!
— А то!
— Чё меня не позвал: в жизни не видел живых африканок близко.
— Теперь только через неделю — вспомни, когда уезжаем и когда возвращаемся.
— Ну да, — придвигаясь поближе к сковородке, с сожалением произнес Грицай. — Расскажи поподробнее, какая она из себя? Сильно страшная? Небось, отвислые губы, нос картошкой…
— Да нет. Они, конечно, как и наши, разные бывают, но эта — конфетка-конфеточкой, не смотри, что смуглая.
Разговор наш, само собой, закрутился вокруг любопытной соседки. Обитаем через стенку и ничего о ней не знаем — как так? Одна живет или с мужем? Давно ли в Питере? Как там у них вообще житье-бытье в экзотической Эфиопии? Построили ли они окончательно социализм? Русскому человеку все интересно, и прежде всего: какая она в постели? Наверно, жгучая, как все африканки?
— А ты что, с африканкой спал? — спросил я, усмехаясь.
— С какой африканкой? Где ты у нас их видел? Но говорят, их с детства обучают умело ублажать мужиков…
— Говорят, что кур доят! Их там тоже народов — не меряно: у каждого свои обычаи. Эта, сразу видно, интеллигентная штучка, может даже, аристократка какая-нибудь.
— Может быть…
Грицай задумался, даже вилка с наколотой на нее картошкой и рука с откушенным наполовину огурцом на секунду зависли в воздухе.
Я тут же вспомнил, как в Харькове наши, русские, девчата забирались на второй этаж к неграм из политеха. Негры подгоняли добротную фарцу; за ночь, хорошо постаравшись, можно было обзавестись завидными шмотками. Потом они щеголяли в них без всякого стеснения…
— Надо как-нибудь с ней сфоткаться, — прервал мои воспоминания Грицай, — а то дома не поверят, что мы жили через стенку с живой африканкой!
— Сфоткаемся еще, не переживай!
Грицай отправил картошку в рот, следом за ней огурец.
— А что она на кухне делала?
— Взяла из холодильника банан и ушла к себе.