Время – назад! (сборник)

– Скажите, – осторожно обратилась к хозяину Таисия. – Вы что же, так и собираетесь прожить всю жизнь?

– Как это «так»? – не понял Семецкий.

– Во сне?

– Ну а что ж тут поделаешь, – развел руками Семецкий, впрочем, без особого сожаления, – если жизнь – это сон. А ежели так… Слыхала историю про Чжуанцзы, которому приснилось, что он стал мотыльком? Как по-твоему, кем лучше оказаться – Чжуанцзы, которому снится, что он мотылек, или мотыльком, которому снится, что он Чжуанцзы?

Таисия не очень поняла вопрос, но все же ответила:

– Я бы предпочла остаться человеком.

– А по-моему, что одно, что другое – никакой разницы. – Семецкий, казалось, вот-вот рассмеется.

– И все же у жизни должен быть какой-то смысл, – продолжала копать в прежнем направлении девушка.

– Само собой, – согласился Юрий Михайлович.

И снова сделал паузу. Так что стало ясно: сам-то он этот пресловутый смысл давно уже постиг.

– Так в чем же он? – спросила полушепотом девушка.

Прежде чем ответить, Семецкий приосанился, одернул на себе болеро, сделал глоток пива и провел пальцем по губам.

– Видишь ли, дорогая моя, жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно стыдно за сны, которые тебе снятся.

И все.

И ни слова больше.

Таисии казалось, что она вот-вот поймет, что хотел сказать ей Семецкий, но – тщетно! – понимание ускользало, подобно угрю, когда пытаешься поймать его в мутной воде, – только пальцы по чешуе скользят.

Семецкий посмотрел на мучительно прикусившую губу девушку и одарил ее улыбкой бодхисатвы.

– Попробуй редиску, – предложил он.

Таисия машинально глянула на стол, где было все, что только душа могла возжелать. Не было только редиски. И в этот миг на нее снизошло просветление. И поняла она, что есть Дао. Но не произнесла она ни слова и впредь никому о том не говорила. Потому что Дао, выраженное словами, – это уже фигня какая-то, а не Дао.

Сезон открыт

Книга, внешне почти не отличавшаяся от десятков других, стоявших рядом, корешок к корешку, на полке магазина, привлекла мое внимание по нескольким причинам. Во-первых, хотя я и стараюсь следить за тем, что происходит в современной отечественной фантастике, имя автора было мне незнакомо. Во-вторых, название романа казалось слишком длинным по сравнению с привычными заголовками из двух слов, сразу же дающими ясное представление о том, что за книгу ты взял в руки, – «Духи Войны», «Тень Дракона», «Хозяева Канализации», «Штангенциркуль Прораба». Именно в таком написании – оба слова с большой буквы. На искушенного читателя сей грамматический выверт, на первый взгляд совершенно бессмысленный, производит сильное впечатление. В-третьих, книгу выпустило издательство «Новая космогония». Не могу сказать, что все прочитанные мною книги названного издательства были бесспорными шедеврами, однако в отличие от многих других «Новая космогония» находится в постоянном поиске, за которым, как мне кажется, стоит вовсе не стремление объять необъятное, а всего лишь желание представить на суд читателей нечто отличное от продукта массового потребления. В конце концов, книга – это не аспирин, и совсем не обязательно хвататься за нее всякий раз, как засвербит в затылке.

А вот обложка у книги была вполне традиционная – огромный экран компьютерного монитора, из которого вылезает диковатого вида тип с жуткой улыбкой, с головой выдающей очередного претендента на наследство славного клана Потрошителей.

Впрочем, компьютер имеет самое непосредственное отношение к сюжету романа Семена Горохова «Сезон охоты на литературных критиков», о котором и пойдет речь.

Роман начинается неспешно, размеренно и спокойно. В первой главе детально – на мой взгляд, так даже слишком подробно – описывается один вполне обычный день из жизни Ивана Петровича Стрелкина, который, как можно понять, как раз и является главным героем повествования. Утром Иван Петрович просыпается, идет в туалет, чистит зубы, принимает душ, бреется, готовит себе на завтрак яичницу, которая у него изо дня в день непременно подгорает… И так далее в том же духе. Все эти бытописания были бы невообразимо скучными, если бы их не перемежали внутренние монологи героя, которые резко контрастируют с теми привычными, заученными почти до автоматизма движениями, что он при этом совершает. Оказывается, что по профессии Иван Петрович – писатель, вполне успешный в коммерческом плане, но жаждущий при этом еще и официального признания своего литературного таланта. А признания-то все нет и нет, хотя новые книги выходят с завидным постоянством. Иван Петрович уверен в том, что немалая доля ответственности за то лежит на литературных критиках, которые ну никак не желают принимать всерьез его творческие потуги. Временами он даже склоняется к мысли, что существует некий заговор литературных критиков, поставивших перед собой цель погубить его творческую карьеру. Душевные муки Ивана Петровича описаны с удивительной психологической глубиной и пониманием сути проблемы. Порой даже возникает вопрос: не скрывается ли сам автор за образом столь ярко представленного нам лирического героя?