Время потрясений. 1900-1950 гг.

Всё, что остаётся писать на этом материале, как правильно сказал Катаев, это авантюрно-приключенческий роман. «В наше время, – говорил он, – выживет только Вальтер Скотт». Тут возникает довольно любопытный аспект. Есть, оказывается, – во всяком случае, об этом пока ещё никто не писал, но мне хотелось бы застолбить этот термин – колониальный роман, то есть роман о колонизации. Это может быть колонизация Чукотки, а может быть – каких-нибудь британских земель типа Индии, это может быть освоение каких-то туземных территорий, на которых ещё дикие племена вершат свои странные ритуалы.

В этом романе, как ни странно, есть пять устойчивых черт. Фабульный инвариант «приходят белые люди и начинают осваивать территорию» реализуется даже в научной фантастике. Особенно наглядно, конечно, он реализуется в «Аэлите». Обратите внимание, что в «Аэлите» действуют пролетарий Гусев и инженер Лось, точно так же большевик Лось действует на Чукотке. С ним, правда, есть ещё этнограф, абсолютно второстепенный герой, чудаковатый, вроде Гусева, но Лось – как раз тот персонаж, который приносит советскую власть, точно так же, как на Марс – научное знание.

Сёмушкин поневоле проговорился: конечно, он пишет не этнографический роман. Он пишет научно-фантастический роман об освоении новых территорий. Здесь как раз, начиная с Жюля Верна, существуют эти пять инвариантных черт, которые обязательно присутствуют в романе об освоении туземных земель, о замирении чуждого племени. Я плохо знаю Купера, никогда не мог его читать, потому что это мне дико скучно, но можно, наверно, и у него в «зверобойском» цикле обнаружить эти же самые инвариантные черты, потому что без них, как выяснилось, не строится фабула колониального романа.

Первая и главная черта – мир, который там показан, всегда довольно фантастический, экзотический, в нём действуют три устойчивых персонажа: богач, красавица и волшебник. Естественно, что в мире Сёмушкина богач – Алитет, который лучше всех охотится, потому что у него есть карбас с мотором. Он выменял его у американцев на несколько шкур белых медведей. Есть шаман, который обязательно реакционен и находится на стороне богача. И есть красавица, её зовут Тыгрена, она очень ловко бьёт нерпу. Это своего рода аналог индейской красотки, которая обязательно есть в романе о колонизации индейцев. Она всегда черноволоса – а других там и не бывает, всегда с прекрасными раскосыми глазами, удивительной физической силы, удивительной ловкости, всегда влюблена в лучшего охотника. Им может быть белый человек, приходящий на новые земли, а может быть кто-то из племени. В любом случае её любовь обязательно трагична, потому что отец хочет выдать её за богача, а она тяготеет к простому, но ловкому человеку.

Этот страшный мир туземных верований всегда вызывает у рассказчика довольно амбивалентные чувства. С одной стороны, он, конечно, ему ужасается, потому что это мир крайне архаичный, жестокий. Сёмушкин всё время подчеркивает узость и вонь этих жилищ, то, что они отапливаются моржовым жиром, шкуры оленьи вымачиваются в моче. Страшный мир, чего и говорить. Тесно, очень маленькие чумы, да к тому же у бедняков всегда не хватает моржовых шкур, им приходится снимать шкуру с крыши, чтобы заново обить ей лодку, все лодки разлезаются и трескаются. В общем, ужасная, нищая жизнь. Но при этом повествователь этим миром ужасно любуется, чего никогда не может скрыть. Это мир причудливых, прихотливых сказаний, удивительных ритуалов, довольно бурных переживаний во время охоты. Давайте вспомним, как описана у Айтматова охота на нерпу. Я до сих пор помню, как описана там нерпичья печёнка, поедаемая сырой. Айтматов никогда её не пробовал, но, как истинный гений, описал это так, что слюни, конечно, текут.