Время прощаться

Тем не менее исследование доказывает, что слонов привлекают кости других слонов. Кто-то возразит, что это может служить доказательством и того, что слон, скорбящий по какой-то конкретной особи, — выдумка. Другие могут утверждать, что слоны не различают черепа, и тот факт, что один из этих черепов был черепом их матери, не имеет большого значения.

С другой стороны, это может означать и то, что для слонов все матери одинаково значимы.

Верджил

У каждого копа свои скелеты в шкафу.

Для некоторых это становится историей, которую рассказывают в участке во время празднования Рождества, когда ребята хлебнут лишнего. Это может быть ключ к разгадке, который находился прямо перед глазами, или папка с делом, которую невозможно выбросить, или нераскрытое преступление, которое так и осталось «висяком». Это кошмар, неотступно преследующий полицейского, от которого он просыпается с ужасом, весь в поту.

А кто-то продолжает жить с этим кошмаром.

Лицо, которое ты видишь у себя за спиной, когда смотришься в зеркало. Человек на другом конце линии, когда ты слышишь в телефонной трубке таинственную мертвую тишину. Ощущение чьего-то постоянно присутствия, даже когда ты один.

Когда каждую секунду осознаешь, что «провалил» дело.

Донни Бойлан, детектив, в паре с которым я тогда работал, однажды признался мне, что его «скелет» — это выезд на место супружеской ссоры. Он не надел на супруга наручники, потому что тот оказался уважаемым и всеми любимым предпринимателем. Владельцем собственного дела. Он решил, что устного предупреждения будет достаточно. Спустя три часа после того, как Донни уехал, жена этого парня погибла. Один-единственный выстрел в голову. Звали ее Амандой, и она была беременная, срок шесть недель.

Донни признавался, что она — его призрак, дело, которое преследовало его много лет. Моего призрака зовут Элис Меткаф. Она, насколько мне известно, в отличие от Аманды, не погибла. Просто исчезла, унеся с собой правду о том, что же случилось десять лет назад.

Иногда, когда я просыпаюсь с перепоя, мне приходится закрывать глаза, потому что я совершенно уверен, что по ту сторону письменного стола сидит Элис — в том самом кресле, куда садятся клиенты, когда просят меня раздобыть фотографии, на которых был бы запечатлен факт измены их жен, или найти злостного неплательщика алиментов. Работаю я один, если не считать напарником «Джека Дэниелса»^[9]. Моя контора размером с платяной шкаф, запах тут как в дешевой китайской закусочной, а еще воняет жидкостью для чистки ковров. И хотя я сплю здесь на диване намного чаще, чем в собственной квартире, для своих клиентов я — Вик Стэнхоуп, уважаемый частный детектив.

Но иной раз я просыпаюсь с гудящей головой и распухшим языком, а рядом — пустая бутылка и Элис, которая пристально смотрит на меня. «Дерьмово выглядишь», — говорит она.

— Ну почему, — говорил Донни Бойлан десять лет назад, бросая в рот очередную таблетку от изжоги, — это не случилось через две недели?

Донни считал дни до выхода на пенсию. Пока я сидел рядом с ним, он монотонно перечислял все, что его достало: бумажная волокита, красный свет, такие, как я, «желторотики», которых всему нужно учить, жара, от которой обострилась его экзема. Еще его достал звонок в семь утра из Новоанглийского слоновьего заповедники, когда сообщили о гибели одного из смотрителей.

Погибшей оказалась сорокачетырехлетняя женщина, давно работавшая в этом заповеднике.

— Ты представляешь, какую волну негодования, черт возьми, это вызовет? — поинтересовался он. — Помнишь, что было три года назад, когда этот заповедник только открывали?

Я не забыл. Три года назад я только пришел работать в полицию. Горожане протестовали против приезда «ужасных» слонов, от которых избавились цирки и зоопарки из-за проявления агрессии. В газетах ежедневно критиковали плановое бюро, которое разрешило Томасу Меткафу построить заповедник, даже несмотря на то, что он был обнесен двумя рядами забора с колючей проволокой — чтобы от животных не пострадали местные жители.

Или наоборот.

Каждый день в первые три месяца существования заповедника туда посылали пару полицейских, чтобы обеспечивать порядок у ворот, где сосредоточились протестующие. Оказалось, зря волновались. Животные вели себя мирно, и горожане потихоньку привыкли к тому, что неподалеку расположен заповедник, никаких осложнений не было. По крайней мере, до семи утра того дня.

Мы ожидали в маленьком кабинете. В нем было семь полок, все забиты папками-скоросшивателями, на каждой из которых значились имена слонов: Мора, Ванда, Сира, Лилли, Оливия, Дионн, Гестер. Письменный стол завален бумагами, стопками гроссбухов, стоят три недопитые чашки кофе, пресс-папье в форме человеческого сердца. Счета за лекарства, фруктовый жмых и яблоки. Взглянув на общую сумму счетов за сено, я присвистнул.

— Ничего себе! — воскликнул я. — Да на эти деньги можно машину купить!

Донни злился — с другой стороны, он всегда всем недоволен.

— Чего так долго? — спросил он.