Время прощаться

— Впервые о слонах, обитающих здесь, упоминается в семисотом году до нашей эры. В конце тысяча восьмисотых сюда завезли огнестрельное оружие, что трагическим образом сказалось на популяции слонов. К тому времени, как сюда прибыли великие белые охотники, слоны практически исчезли. И только с основанием этого заповедника их численность возросла. Наши исследователи работают семь дней в неделю, — рассказывала я. — И несмотря на то что все мы работаем над разными исследовательскими проектами, мы также занимаемся основным мониторингом: наблюдаем за размножением стад, за их объединением, различаем слонов в каждом стаде, следим за их передвижениями и ареалами обитания, определяем индивидуальные участки обитания стада, раз в месяц производим перепись, отмечаем родившихся и умерших, период течки и полового созревания; собираем данные о самцах, записываем количество осадков…

— Сколько у вас здесь слонов?

— Около тысячи четырехсот, — ответила я. — Не говоря уже о леопардах, львах и гепардах.

— Представить не могу! У меня всего шесть слонов, но довольно сложно понять, кто есть кто, если не находишься рядом с ними изо дня в день.

Я выросла в Новой Англии и знаю, что присутствие там диких слонов настолько же маловероятно, как появление у меня третьей руки. А это означает, что этот парень владеет либо зоопарком, либо цирком, — ни того ни другого я не одобряю. Когда дрессировщики уверяют, что трюки, которым они обучили слона, — это поведение, присущее ему в естественных условиях, они лгут. На воле слоны не стоят на задних ногах, не ходят, держа друг друга за хвосты, не бегают по кругу. В естественных условиях слоны всегда держатся в нескольких метрах один от другого. Они постоянно гладят друг друга, трутся боками и переговариваются друг с другом. А все отношения между человеком и слонами в неволе основаны на эксплуатации.

Если бы до этого я не разозлилась на Томаса Меткафа, встреча была бы для меня наказанием, теперь же я невзлюбила его из принципа.

— И чем вы тут занимаетесь? — поинтересовался он.

«Храни Господь от туристов!»

— Я здешний распространитель косметики «Мери Кей».

Я глянула на него краем глаза. У меня не было причин обороняться от мужчины, с которым я познакомилась всего минуту назад, — мужчины, чьи знания о слонах менее обширны, чем мои. И тем не менее я настолько привыкла к изумленно изогнутым бровям, когда я начинаю заговаривать о своем новом исследовании, что решила о нем помалкивать.

От ответа меня уберег град рогов и копыт, обрушившийся на тропу. Я схватилась за руль и успела затормозить в последний момент.

— Лучше держитесь покрепче, — посоветовала я.

— Они великолепны! — выдохнул Томас, и я постаралась не закатывать глаза.

Когда живешь здесь, привыкаешь. Для туристов все в новинку, все кажется приключением, стóящим того, чтобы притормозить. Да, это жираф. Да, невероятно. Но только не для тех, кто видел их раз семьсот.

— Это антилопы?

— Импалы. Мы называем их «макдоналдсы».

Томас указал на крестец одного из животных, которое мирно щипало траву.

— Из-за черных отметин?

У импал две черные полоски вдоль каждой задней ноги, а еще одна полоса идет вдоль обрубка хвоста, и они на самом деле похожи на эмблему «Макдоналдса» — «Золотые арки». Но свое прозвище животные получили потому, что являются самым лакомым обедом для здешних хищников.

— Потому что их съедено более миллиарда, — ответила я.

Между романтикой Африки и ее суровой действительностью — большая разница. Туристы, которые приезжают сюда на сафари, с нетерпением ждут охоты. Те, кому повезет, становятся свидетелями того, как львица, часто тихо, нападает на свою жертву, вызывая этими действиями тошноту. Я увидела, как Томас побледнел.

— Что ж, — сказала я, — вы не в Нью-Гемпшире.

Пока мы в главном лагере ожидали Оуэна, я объясняла Томасу правила сафари.

— Не выходить из машины. Не вставать в машине. Животные воспринимают нас как единое большое существо, и если кто-то отделяется, он в опасности.

— Извините, что заставил вас ждать. Переселение носорога прошло не так гладко, как я надеялся.

Оуэн Данкерк, ветеринар, спешил к нам с сумкой и ружьем. Он был неуклюж, как медведь, и предпочитал стрелять снотворным из автомобиля, а не из вертолета. Пока я не сосредоточилась на практическом исследовании скорби у слонов, у нас были приятельские отношения. Оуэн принадлежал к старой школе — он верил доказательствам и статистике. Ему казалось, что с таким же успехом я могла бы заявить, что использую выделенный на исследование грант на изучение колдовства или доказательство существования единорогов.

— Томас, это Оуэн, наш ветеринар, — представила я. — Оуэн, это Томас Меткаф. Он приехал к нам на пару дней.

— А ты уверена, что готова, Элис? — поинтересовался Оуэн. — Может, ты забыла, как надевать ошейник, с тех пор как стала записывать слоновьи панегирики и тому подобное?

Я не обратила внимания на его шпильки и на странный взгляд, которым одарил меня Томас Меткаф.