Время Шамбалы

В общежитии при буддийском храме летом 1923 г. проживало немало и других лиц, гораздо более сведущих в науке Дюнхор, чем Нага Навен и Хаян Хирва. Например, уже известный нам Хамбо Агван Доржиев, глава Тибетской миссии в СССР, и его заместители бурятский лама Бадма-Намжил Очиров и калмыкский «гелонг», в прошлом личный секретарь Далай-ламы, Лувсан Шараб Тепкин (Тебкин). Оба они обучались в Лхасе около 12 лет и имели высшую ученую степень «лхарамба», так же, как и сам Доржиев. В Россию Очиров и Тепкин вернулись осенью 1922 г. вместе с «разведывательной экспедицией» Василия Хомутникова (отправленной Наркоминделом совместно с Коминтерном в Тибет годом ранее для восстановления отношений с этой страной) и были затем зачислены Доржиевым в штат сотрудников Тибетской миссии. Лувсан Тепкин, между прочим, будет избран в 1925 г. Шажин-ламой — главой буддийской церкви Калмыкии, фактически последним перед ее разгромом в начале 1930-х[164].

А. В. Барченко, впрочем, на допросе в 1937-м, говоря о своем проживании в «ламаистском дацане» в Ленинграде, назвал имена лишь двух лам, с которыми он завязал «непосредственные отношения», — Агвана Доржиева и некоего Джигмата Доржи. Речь, по-видимому, идет о ламе Ацагатского дацана, буряте Джигме Доржи Бардуеве, также получившем высшее богословское образование в Лхасе. Этот лама вскоре снова отправился в Тибет, на этот раз в составе секретной советской экспедиции в качестве переводчика и связного С. С. Борисова.

Встреча А. В. Барченко с еще одним учителем, костромским крестьянином Михаилом Кругловым, произошла чуть позднее, весной 1924-м. Круглов вместе с несколькими членами одной из сект «искателей Беловодья» пришел пешком в Москву, где и познакомился с Барченко, по-видимому, совершенно случайно в одной из ночлежек. (А. В. Барченко во время поездок в столицу обыкновенно останавливался не в гостиницах, а в ночлежных домах, поскольку там можно было встретить очень интересных людей.) В письме бурятскому ученому Гомбожабу Цыбикову А. В. Барченко рассказывал об этой встрече так:

«Эти люди значительно старше меня по возрасту и, насколько я могу оценить, более меня компетентны в самой универсальной науке и в оценке современного международного положения. Выйдя из Костромских лесов в форме простых юродивых (нищих), якобы безвредных помешанных, они проникли в Москву и отыскали меня, служившего тогда (в 1923–24 гг.) в качестве научного сотрудника Главнауки.

Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил»[165].

Михаила Круглова, как рассказывает далее А. В. Барченко, несколько раз арестовывали — «сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома». Однако, убедившись, что его «безумие» вполне безвредно, отпускали на свободу. В этом же письме Г. Ц. Цыбикову А. В. Барченко часто использует две из кругловских идеограмм. В одной из них легко угадывается написанное искаженным тибетским курсивом слово «дуйнхор», за которым следует мистический треугольник с точкой посредине. Другая идеограмма соответствует по смыслу слову «Шамбала». (Отметим попутно, что загадочные идеограммы М. Круглова, по-видимому, и послужили предметом специального идеографического исследования С. П. Шандаровского.)

Круглов затем несколько раз приезжал к А. В. Барченко в Ленинград. Вот как вспоминала об этом Э. М. Кондиайн: