Начало лета в Гехте время особое – с кхарнят лезет первый детский пух. Даже удивительно, сколько его: вычесывающий малыша человек сидит словно посреди белого облака.
Работники городской кхарни не справляются и зовут на помощь всех желающих. Плата – вычесанный пух. Если его умело спрясть, получатся тонкие белоснежные нитки. Из таких хорошо ткать полотно на рубашки или даже плести кружева. Гудрун в дни чесания плотно заседает на кхарне, и управляться по дому приходится нам самим.
Вместе с нашей домоправительницей всегда зовут Вестри, с особым почетом. Одному кхарнову племени известно, как пес умудряется успокаивать молодых важенок, у которых берут детенышей, и почему он никогда не ошибается, провожая каждого вычесанного беленка именно к его маме.
Гудрун и Вестри уходят на кхарню на два дня, а сетований и причитаний будто покидают нас навек. Домоправительница считает, что без нее мы оголодаем, обносимся и вконец одичаем. Некоторые надежды возлагаются только на разумную и аккуратную Герду, которая доказала свои благие качества, за день выучившись печь пирожки. Но, если к возвращению Гудрун кхарны будут тощими, а растения в оранжерее на чердаке чахлыми, нам лучше сразу бежать из родного дома и скрываться до тех пор, пока нас ни простят и ни позовут обедать.
Хитрые Хельга и Оле успели проскользнуть наверх, а я загляделся на деловито снующую по кухне Герду и попался.
– Пошел бы хоть с сестрой, – ворчит Гудрун, нагружая меня стопками глаженых салфеток. – Неси в буфет да запомни, куда положил… Может, отличишься чем перед королем, ко двору тебя возьмет.
– И что я буду делать в столице? По полдня в халате расхаживать и с челядью переругиваться?
– Тут много дела делаешь! Только штаны в ратуше просиживаешь да собак по улицам гоняешь. Ох, ох… Герда, как наша собираться будет, хоть ты ей скажи, чтоб агатовый аграф к платью прикрепила.
Герда важно кивает. Хозяйка!
В суете, сборах и подготовке прошел вечер и часть ночи, а утром мы торжественно проводили Гудрун и Вестри на чесание. День промелькнул, как и не был. Пришла пора Хельге и Оле отправляться на Корону.
Корона – квартал знати Гехта. Если жительство в прочих частях города определяет богатство, занятие или желание горожанина, то на холме с крутыми склонами и плоской, словно срезанной острым ножом верхушкой, имеют право селиться только те, в чьих жилах струится чистая, без примеси простонародной, кровь вурда. О том, что в богатых домах Короны обретается еще невесть сколько челяди, содержанок и прихлебателей, говорить как-то не принято. Квартал знати – и все тут.
Вообще-то Хельга, девушка из рода знатного и древнего, тоже должна была жить на Короне, но, когда сестра только поступила в Университет, родители расспросили старожилов в Гехте и узнали, что самое спокойное, приличное и чистое место в городе – Ратушный квартал. Отец купил удачно подвернувшийся участок и, пока единственная дочь училась, построил для нее дом. Позже Хельга не раз хвалила родителя за сделанный выбор, а Оле с ней соглашался. Нечего приличной женщине делать на Короне. По словам капитана Свана, темных делишек в этом пристанище позолоченных лбов творится не меньше, чем на печально известной Пятке.
На Короне находится и королевский дворец, резиденция Его Величества на время посещения Гехта. Его постройки расходятся на две стороны, а в центре семь башен тянут шпили к небу, и вечером, в темноте, они и вправду напоминают зубцы короны, надетой на голову гигантского кожекрыла. Похоже, что зодчий, созидавший дворец, слишком любил мрачные легенды.
Большую часть времени дворец пустует, только несколько старых слуг да гвардейцев-ветеранов живут там затворниками, оберегая покой и порядок.
Сейчас по всей Короне зажжены огни – король в замке.
Зря Гудрун боялась, что Хельга не сможет толком одеться и собраться. Когда сестра появилась из своей комнаты и остановилась на лестнице, освещенная огоньками горючих кристаллов, мы все только ахнули восхищенно.
Все было хорошо, все Хельге шло и ее украшало. Платье добротного старинного кроя, цвета затухающего горючего кристалла, с пристойным вырезом. Тонкие кружева подчеркивают белизну рук и шеи. Длинные волосы Хельги зачесаны наверх и искусно уложены, только один тугой локон спускается на плечо. Деревянные резные башмачки выглядывают из-под подола ровно настолько, насколько позволяют приличия. На перекинутой через плечо наискось атласной ленте-перевязи висит шпага – не боевая, тонкая, с золоченой гардой-«корзиной». Украшений немного, но каждый камень, совершенный в виде своем и отделке, стоит гораздо дороже целой шкатулки блескучей ерунды. И агатовый аграф, о котором так беспокоилась Гудрун, не забыт.
– Ой, Хельга, какая же ты красивая!
Чуть разведя руки в стороны и склонив голову набок, Герда мелкими шажками пошла вокруг сестры.
Оле восхищенно ударил кулаком по раскрытой ладони.
– Пусть примерзнет к мостовой лживый язык того, кто осмелится сказать, что дочь Къолей нехороша!