Время смеется последним

— Слава богу, — говоришь ты. — Свалил наконец. — У тебя опять все предложения по два слова, теперь не можешь от них отвязаться.

— Очень мило, — замечает Саша.

— Ладно, шучу. Он классный.

— Я знаю.

Кайф постепенно выветривается, на месте головы остается коробка с ошметками грязной ваты. Все это для тебя новый опыт, раньше его не было — потому Саша и выбрала тебя в прошлом году, в первый день занятий, когда первокурсники после вводной лекции выползли на Вашингтон-сквер: остановилась перед твоей скамейкой, занавесив солнце длинными, крашенными хной волосами, окинула тебя взглядом чуть искоса и сказала:

— Мне нужен фиктивный бойфренд. Возьмешься?

— А настоящий твой где? — спросил я.

Она села рядом и выложила все сразу. Еще в школе — она тогда жила в Лос-Анджелесе — она сбежала с барабанщиком одной группы, про которую ты никогда не слышал, уехала из Штатов и путешествовала одна по Европе и Азии, даже школу не закончила. Сейчас ей почти двадцать один, а она еще только поступила на первый курс. И то благодаря отчиму: он пустил в ход свои связи, чтобы запихнуть ее сюда. На прошлой неделе он ее предупредил, что нанимает детектива — будет следить, чтобы она опять не выкинула какой-нибудь фортель.

— Может, как раз сейчас за нами наблюдают, — сказала она, оглядывая площадь, где все болтали друг с другом как старые знакомые. — Такое у меня чувство.

— Могу тебя обнять, если хочешь.

— Да, пожалуйста.

Ты где-то читал, что, когда улыбаешься, сразу начинаешь чувствовать себя счастливее. Ты обнял Сашу — и тебе сразу захотелось ее защитить.

— А почему выбрала меня? — спросил ты. — Просто любопытно.

Она пожала плечами:

— Круто смотришься. И на торчка не похож.

— Я футболист, — сказал ты. — Был.

Вам обоим надо было покупать учебники, и вы пошли их покупать вместе. В общаге вы поднялись в ее комнату, и ты заметил, как Лиззи, ее соседка, одобрительно подмигнула, когда ты отворачивался. В половине шестого ваши подносы стояли рядом в кафе самообслуживания. Ты налегал на шпинат: говорят, когда человек перестает играть, футбольные мышцы быстро расползаются как кисель. Потом записались в библиотеку, потом ты пошел к себе, она к себе, а в восемь вы встретились баре «Эппл», набитом студентами. Саша все время озиралась — ищет детектива, подумал ты, и обнял ее, и поцеловал в висок и в волосы, которые пахли жженым, и оттого, что это все не по-настоящему, тебе стало хорошо и легко — гораздо легче, чем на свиданиях с девушками дома. И тут Саша объяснила тебе вторую часть своего плана: вы должны рассказать друг другу что-то такое, чтобы встречаться по-настоящему после этого было никак нельзя.

— А ты раньше с кем-нибудь так пробовала? — неуверенно спросил ты.

Она уже выпила два бокала белого вина (ты — четыре пива) и взяла себе третий.

— Ты что, сдурел?

— То есть я должен рассказать тебе, как я мучил котят, и тогда тебе уже точно не захочется со мной спать, так?

— Ты мучил котят?

— Черт, да нет же. Это я к примеру.

— Ладно, я первая, — сказала Саша.

Она начала подворовывать по мелочи с тринадцати лет: они с подружками слонялись по магазинам, прятали в рукава дешевые блестящие сережки или заколки, чтобы потом сравнить, у кого больше, и Саша прятала, вроде бы как все, но выходило по-другому — потому что внутри у нее от этого все пело. В школе на уроках она по сто раз проигрывала в памяти каждую минуту своей последней вылазки и считала дни до следующего раза. Для других девочек это было просто соревнование, игра, — и Саша зажимала себя в кулак и делала вид, что она тоже играет.

В Неаполе, когда у нее заканчивались деньги, она воровала что-нибудь в универмаге и несла скупщику, шведу по имени Ларс. У него в кухне она садилась прямо на пол и ждала своей очереди, а рядом сидели ее ровесники, голодные, как и она, с кошельками зазевавшихся туристов, дешевыми украшениями и американскими паспортами. Все ругались сквозь зубы, потому что Ларс никогда не давал настоящей цены. Говорили, что у себя в Швеции он был флейтистом, играл на концертах. А может, это он сам нарочно пустил про себя такой слух. Дальше кухни он никого не пускал, но однажды через приоткрытую дверь кто-то разглядел в комнате пианино, а Саша несколько раз слышала детский плач в глубине квартиры. В самый первый раз, когда Саша принесла Ларсу взятые в бутике туфли — с блестками, на платформе, — он заставил ее прождать дольше всех, а когда все остальные получили свои гроши и разошлись, он опустился на корточки рядом с ней и расстегнул ширинку.

Несколько месяцев подряд она приходила к Ларсу, иногда с пустыми руками, — просто нужны были деньги.

— Я думала, что я его подружка, — сказала она тебе. — Хотя нет, вру, я уже ничего не думала.

Потом все как-то выправилось, и в последние два года она не воровала.

— Это была не я, в Неаполе, — говорила она, глядя мимо тебя в толпу. — Я не знаю, кто это была такая. Мне жаль ее.