Время смеется последним

После разговора с женой и мальчиками водка ударила Теду в голову, захотелось пройтись. Он редко пил: от спиртного его быстро развозило, и тогда драгоценные вечерние часы пропадали втуне. Каждый вечер после семейного ужина он уединялся на два-три часа, чтобы думать и писать об искусстве. В идеале ему полагалось думать и писать о нем постоянно, но, по правде сказать, не было необходимости (он подвизался в третьесортном колледже, где количество публикаций никого не интересовало), да и возможности (каждый семестр — три курса истории искусств плюс куча административных обязанностей, все ради заработка). Местом уединения служил небольшой кабинетик, удачно вписавшийся в один из углов их довольно безалаберного дома. Тед даже врезал в дверь кабинетика замок — от сыновей, так что по вечерам его мальчики, все в трогательных ссадинах и царапинах, скорбно топтались за порогом. Даже стучать в дверь им было строго-настрого запрещено — папа думает об искусстве! — но запретить им находиться снаружи Тед не мог, и они этим пользовались, толклись под дверью — три призрачных одичалых существа, пивших в полнолуние воду из пруда, ступавших босыми пятками по ковру и оставлявших на стене жирные потные следы от пальцев, о чем Тед каждую неделю напоминал уборщице Эльзе. Сидя у себя в кабинете, он прислушивался к шорохам за дверью, пытаясь уловить горячее любопытное дыхание сыновей. Не открою им, говорил он себе, буду сидеть и думать об искусстве. Но, к своему отчаянию, он все чаще убеждался, что у него не получается думать об искусстве. И он вообще ни о чем не думал.

В сумерках Тед добрел по виа Партенопе до пьяцца Виттория. На площади жители прогуливались семьями, дети радостно пинали мячи, обмениваясь оглушительными залпами итальянской скороговорки. Но чуть дальше, в полутьме, слонялись дети постарше — угрюмые мальчики и девочки, немытое неголосующее поколение: их были толпы в этом городе с тридцатитрехпроцентной безработицей, они ошивались вокруг ветшающих палаццо (где их предки из пятнадцатого столетия жили в роскоши) и ширялись на ступеньках церквей (в чьих усыпальницах покоились те же предки — маленькие гробики штабелями один на другом). Тед, при своих впечатляющих внешних данных — рост под два метра, вес за центнер, лицо с виду вполне безобидное, но иногда почему-то внушает ближним необъяснимое беспокойство, — все же сторонился этих мальчиков и девочек. Он боялся, что среди них окажется Саша, что это она вот прямо сейчас разглядывает его сквозь желтушный фонарный свет, пронизывающий этот город по ночам. В гостинице он выгреб из своего бумажника почти все и сунул в сейф, оставил только одну кредитку и минимум наличных. Ускорив шаг, Тед начал озираться в поисках ресторанчика, где можно поужинать.

Саша исчезла два года назад, ей тогда было семнадцать. И точно так же до этого исчез ее отец, Энди Грейди, проходимец и авантюрист с фиолетовыми глазами, — испарился после очередной неудачной аферы, через год после развода с Бет, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Саша, в отличие от него, периодически выныривала на поверхность и просила срочно выслать денег, называя при этом населенные пункты, разнесенные на сотни и тысячи миль; дважды Бет с Хаммером срывались с места и летели на край света, тщетно пытаясь ее перехватить. В списке Сашиных отроческих бед, от которых она спасалась бегством, числились: наркотики, бессчетные аресты за магазинные кражи, непреодолимая (по словам растерянной Бет) тяга к обществу рок-музыкантов, четыре психиатра, семейная терапия, групповая терапия, три суицидальных попытки — все это Тед наблюдал издали с ужасом, который все прочнее сцеплялся для него с самой Сашей. А в детстве она была — маленькая фея: Тед помнил, он однажды провел целое лето у Бет с Энди, в их доме на озере Мичиган. Но после, в редкие семейные праздники, когда Тед с Сашей пересекались, она уже вся была словно раскаленная — не дотронешься, и он старался держать своих мальчиков подальше от нее, чтобы ее самосожженческая злость случайно не опалила и их. Он больше не хотел иметь с Сашей ничего общего. Для него она была потеряна.