Время смеется последним

— С чего ты взяла?

— Ты так сжал мою руку, — сказала она и, улыбнувшись ему одними глазами сквозь очки, как сквозь дырки от пуговиц, добавила: — Но это ничего, мне даже приятно.

В Нижнем Манхэттене, куда они наконец добрались (и где, по последним данным, плотность детского населения самая высокая в стране), толпы запрудили улицы от тротуара до тротуара. Транспорт стоял, над головой оглушительно стрекотали вертолеты; в первые годы Алекс с трудом переносил этот звук (как можно жить при таком уровне шума?), но потом привык: цена безопасности. А сегодня военизированная трескотня кажется даже к месту, думал Алекс, оглядывая море слингов, детских рюкзачков и кенгурушек: взрослые несут детей, старшие дети младших — чем не армия? Армия детей: возрождение веры в сердцах, закрывшихся для веры.

гд дети тм бдщее

Прямо перед ними в небо величественно возносились новые башни, они были величественней старых (те Алекс видел только на фото) и больше походили на скульптуры, чем на дома, — потому что были пусты. На подходе к ним движение замедлилось — толпа впереди уже обтекала зеркальную гладь бассейнов, — и сразу стало заметно, что кругом полно полицейских и агентов безопасности (которых легко узнать по одинаковым телефонам), а над головами, прикрепленные к карнизам, столбам, деревьям, работают устройства визуального сканирования. Груз случившегося здесь больше двадцати лет назад привычно давил на Алекса — так было и раньше, всегда, когда он приближался к этому месту: чудилась докатившаяся из прошлого дрожь — низкое, монотонное треньканье чуть за пределами слышимости. Сегодня это треньканье звучало настойчивее обычного; оно было знакомо Алексу до такой степени, что казалось первоосновой и скрытым пульсом всех звуков, которые он записывал, слышал и коллекционировал все эти годы.

Ребекка сжала его руку влажными тонкими пальцами.

— Я люблю тебя, Алекс.

— Пожалуйста, не говори это таким тоном. Будто должно случиться что-то плохое.

— Извини, просто я теперь тоже нервничаю.

— Это из-за вертолетов, — сказал Алекс.

— Отлично, — пробормотал Бенни. — Алекс, постой там, если тебе не трудно. Да, у двери.

Алекс оставил Ребекку и Кари-Анну в компании друзей и еще множества людей — тысяч и тысяч людей, которые ждали терпеливо, потом менее терпеливо — время начала концерта давно прошло, все взгляды были направлены на четырех парней из техперсонала, застывших по углам приподнятой платформы, где должен был появиться Скотти, — но Скотти не появлялся, и парни мрачнели. Когда Лулу прислала сообщение, что Бенни срочно нужна помощь, Алекс явил чудеса изворотливости и, просочившись сквозь кордоны безопасности, проник в трейлер Скотти Хаусманна.

В трейлере было двое, Бенни и какой-то престарелый фанат из техперсонала, с виду грузчик. Оба сидели на складных черных стульчиках. Скотти не было. У Алекса запершило в горле. я невидмк, подумал он.

— Бенни, послушай меня… — говорил фанат. Его руки, нелепо торчащие из рукавов клетчатой рубашки, тряслись.

— У тебя получится, — говорил ему Бенни.

— Послушай, Бенни…

— Алекс, стой у двери, — не оборачиваясь, повторил Бенни, и вовремя: Алекс как раз собирался подойти к Бенни и спросить: он в своем уме? Он что, хочет вытолкнуть этого старого хрена на сцену — вместо Скотти Хаусманна? Сделать вид, будто это и есть Скотти Хаусманн? Да у него вон щеки уже ввалились. А руки — красные, узловатые, такими небось карточную колоду не удержишь, что уж говорить про этот странный тонкий, чувственный инструмент, зажатый у него между колен… Но стоило Алексу взглянуть на инструмент, как в животе у него все съежилось и он понял, сразу и без всяких сомнений: этот старый хрен и есть Скотти Хаусманн.

— Нет, Скотти, все уже собрались, — говорил Бенни. — Люди здесь. Отменить невозможно, понимаешь?

— Слишком поздно. Я старик. Я… не могу.

Скотти Хаусманн сказал это так, будто он только что плакал, или сейчас заплачет, или то и другое вместе. У него были зализанные назад волосы до плеч и пустые, словно остекленевшие глаза. Бомж, хоть и чисто выбритый. Из той фотографии с его странички Алекс узнал только зубы, белые и сверкающие — вид у них был смущенный, они словно говорили: ну вот и все, больше ничего с этой образиной не сделаешь. И, глядя на них, Алекс понял: Скотти Хаусманна нет. Его просто не существует. Он словесная оболочка в человеческом обличье. Шелуха, внутри которой — пусто.

— Ты можешь,

Скотти, и ты пойдешь, — говорил Бенни своим обычным спокойным голосом, но на темени сквозь редеющее серебро его волос мелкими каплями просвечивала испарина. — Да, у времени бандитская рожа, мы с тобой это знаем, ну и что? Все равно, ты не должен сдаваться!

Скотти качнул головой:

— Бандит победил.

Бенни глубоко вздохнул, стрельнул глазом на часы (других признаков нетерпения Алекс не заметил) и сказал:

— Скотти, а помнишь, как ты ко мне приходил? Двадцать с лишним лет назад, помнишь? Рыбу мне принес.

— Угу.

— Мне тогда показалось, ты собирался меня убить.

— Правильно показалось. — Скотти усмехнулся. — Надо было.