Время собирать камни. Сборник рассказов

Мы с мамой и папой хоть и жили давно в городе, но про деда никогда не забывали. Раз в три месяца старались приезжать на выходные, а в новогодние каникулы пять из десяти дней проводили у него в селе. Моего деда зовут Вениамин Евгеньевич. В российской современности такое имя и подобные ему – Аристарх, Порфирий – уже сложно встретить, особенно в городе. По этой причине и по причине моего слабого интеллектуального развития к пяти годам (не всегда был умён и гениален) я называл деда первое время Вина Мин и даже долгое время говорил ему, что он китаец. Было всегда приятно и весело вспоминать свои догадки уже в зрелом возрасте, все обычно дружно смеялись, а дед улыбался так широко и открыто, что морщины на его постарелом лице расправлялись, как гофрированные шторы в моём доме.

Но уже довольно продолжительное время он не мог так откровенно хохотать, даже дышать ему было сложно. Первые признаки ухудшения общего самочувствия начались сразу после смерти бабушки. К депрессии, связанной с утратой «души моей», как называл её дед, добавились резкие боли в груди, общее повышение утомляемости, а также резко атаковавшая его старость. Мы, естественно, поддерживали его, как могли, несколько раз предлагали переехать к нам в город, но он горделиво отказывался, продолжая «со скрипом» в коленях и свистом в легких хозяйствовать у себя во дворе и доме. Буквально через несколько месяцев после смерти бабушки он продал корову, отдал соседке безвозмездно три козы, договорившись о том, что она будет предоставлять ему каждый день по литру молока из-под козы в период её лактации. Оставил он только кур. Как он говорил: «без яиц мужик – не мужик, даже если ему семьдесят два года». Видимо, возраст на чувство юмора влияет слабо.

Примерно через год, как раз после годовщины смерти, ему опять вдруг поплохело: дед даже во сне уже свистел, как ветер между сосен. Выход во двор, чтобы накормить Дружка, стал пыткой. Апогеем происходящего являлся странный кашель, природу которого сразу понять было сложно. Чёрная мокрота вперемешку с зелёной слизью выглядела страшно, но, по крайней мере, освобождение от этой субстанции позволяло ему вдыхать необходимые объемы кислорода в легкие. В тот день как раз все были дома в деревне: мама, папа, я и тётя Галя, папина родная сестра и, соответственно, родная дочь деда, а также вся родня, речь о которой пойдёт чуть ниже. К слову, нужно заметить, что Галю дед особо никогда не любил, а бабушка принимала такой, какая она есть: со всеми её выкрутасами.

Галя не закончила и девяти классов и, не сказав никому о своём точном местонахождении, ушла из дома в четырнадцать лет. Вернулась только в тридцать пять и с двумя детьми пяти и девяти лет. За всё то время, пока её не было, она написала лишь два письма с одинаковым текстом, наполненным одинаковыми ошибками: «Мам, превет, са мной всё харашо. Скора стану знаминитой». Третьего письма так и не дождались. В общем, Галечки не было дома семь лет, как и её пресловутой знаменитости.

Когда приехала «цыганка», помогали ей тогда всем селом. Об этом рассказывал неоднократно отец, который в год её возвращения уже работал главным инженером на ТЭЦ3 в нашем городе. Он чуть старше тёть Гали. Рассказывал он о том смутном и странном времени в их семье примерно так:

«Отстроили дом Гале всем селом, сделали ремонт, устроили мелкого в садик, старшего – в школу (два сына). Первое время местные тащили масло, молоко, картофель, учитывая, что и своего добра со двора деда и бабушки было навалом. Ну ничего не поделаешь: русская сердобольная душа сердоболит всегда с избытком. Потом Галя устроилась на работу техслужащей в школу, где учился старший сын, вышла замуж за учителя труда, с которым так и живёт по сей день».

Надо отдать должное Сергею Вячеславовичу, ведь где-то через три года после её приезда, когда они уже во всю распивали черные чаи в учительской после 18:00 (только там горел свет, все видели и следили за тенями), по селу поползли слухи о двадцати с копейками годах, проведенных в якобы Москве. Вспоминать об этом не очень хочется, да и не особо приятно, потому что в целом тётя Галя остается хорошим человеком, с весьма темным и, скорее всего, не совсем приличным прошлым. Сергей же, дабы заткнуть всем рты, усыновил обоих пацанов и дал им свою фамилию. К тому же в наше отсутствие тетя Галя и дядя Серёжа – это незаменимые люди, помогавшие дедушке и бабушке до момента ее смерти.

К слову, смерть бабушки не была неожиданностью для нашей семьи. Она была на пятнадцать лет старше дедушки. Очень давно плохо себя чувствовала, почти не вставала с кровати, физически не могла. После перенесенного инсульта за три года до кончины правая сторона её тела была практически полностью парализована. Всё это время дед ухаживал за ней, менял белье, подмывал кожу и опрелости, разминал суставы и мышцы, чтобы не было пролежней, готовил еду, выводил её к скамейке под окнами дома, где росли ее любимые цветы, за которыми он с трепетом и нежностью ухаживал все эти годы. Она прожила восемьдесят семь лет.