Время стрелять

Ладно Ариф пока!

Пиши ответ!

Целую

Вера (простенькая неуверенная подпись).

Я сошла с ума!

Без тебя

Я люблю тебя! Ариф!

Спасибо что ты нас этому учишь! Другие этого не знают и живут как придурки а мы торчим и летаем. Делай со мной что хочешь. Я твоя. Еще раз Вера».

— Ну как тебе эта беллетристика? — на лице Мультипановой возникло торжество, она водрузила правую ногу на левую и нервно покачивала повисшей голенью из стороны в сторону. — Вот такая сексуальная революция! Что дальше-то будет?

— Ну а что, Лара, разве в наше время таких историй никогда не случалось? — Софья безразлично отбросила окурок. — Помнишь, была большая статья в какой-то газете, чуть ли даже не в «Известиях», а потом, кажется, передача по телевидению про одну такую семью, мужа и жену, которые заманивали детей, насиловали их, мучили, убивали и все это фотографировали и снимали на камеру? Это еще было при советской власти, чуть ли не в конце семидесятых!

— Ты права, Соня, конечно, все это было, но как не хочется с этим соглашаться! Ой, смотри-ка! А вон и наша Заметнова! — всплеснула руками Мультипанова. — Веруша! Подойди к нам сюда, детка! А это кто там от тебя отстал? Ксюша? Деточка, подойди тоже сюда, нам надо поговорить.

Вера, девочка лет десяти, с большими синими глазами, темными волосами и осветленной челкой, белыми пятнами на успевшем загореть на весеннем солнце лице, в поношенных, неопрятных вещах — джинсовой куртке и теплых спортивных штанах, неуверенно двинулась в сторону женщин.

— Здравствуйте! — Вера приблизилась.

— Ксюша! Иди к нам! — Морошкина вспомнила о письме, которое, по счастью, было ею уже положено в конверт, и осторожно вернула его Ларисе.

Ксюша, по виду ровесница Веры, с монголоидным, заметно отекшим лицом, смуглая, с узкими карими глазами, в облезлой куртке из серого искусственного меха, потянулась за подругой.

— Здравствуйте! — с кокетливой подозрительностью покосилась Ксюша на женщин.

— Вы это почему, интересно мне знать, не в школе? — требовательно спросила Лариса. — Вы себе по какому праву среди учебного года каникулы устроили?

Глава 5

ПРЕРВАННОЕ БЕГСТВО

Он выехал на старое шоссе, где обычно было меньше машин, и вновь поймал себя на том, что в его голове назойливо крутится фраза: «Шел Саша по шоссе…» Да, в детстве действительно ему пришлось бессчетное число раз повторять эту скороговорку, направленную на постановку шипящих звуков. Проблема состояла в том, что у него с младенчества наблюдалось эдакое смешное присюсюкивание. К сожалению, усилия логопедов так и не увенчались успехом: не всегда заметные для окружающих, но очевидные для близких дефекты речи у Кумирова сохранились до сих пор.

Сидя за рулем, он думал о разном: о том, что неожиданно для самого себя стал вдруг настоящим убийцей и теперь знает, как все это на практике легко совершается; думал о том, что он, наверное, навсегда разошелся с отцом; о том, что он, если все-таки доберется до Финляндии, уже никогда больше не сможет вернуться в Россию, потому что здесь его сразу же арестуют и осудят за убийство. Хьюстон сидела рядом, гладила его, что-то еле слышно напевала, а потом, незаметно для Саши, доверчиво засопела и уснула.

Они провели два дня в небольшом уютном отеле на берегу монументально замерзшего Финского залива. Кумиров-младший знал хозяина этого заведения, открыл здесь «кредит» и мог приезжать в любое удобное для себя время. К сожалению, в этот раз его любимый номер с окнами на скалы был занят какими-то чухонцами и они с Наташкой были вынуждены довольствоваться созерцанием сосен и елей, теснящих друг друга все дальше к горизонту. Конечно, это было тоже очень классно, во всяком случае не сравнимо с тем, что могло ожидать Кумирова в КПЗ, где он, по идее, должен был оказаться, если бы не запутал свои следы учиненным пожаром в отцовском имении…

А что ему в той ситуации еще оставалось делать? Пойти и добровольно сдаться властям? Нет уж, спасибочки! Была, конечно, мысль покончить со всем одним махом…

Я — ничто! Мне от этого больно,Мне не хочется жить на земле,Но ослабшие руки безвольноНе хотят удержать лезвие.[2]

Саша вспомнил свое стихотворение, написанное под не лучшее настроение в его жизни, и еще раз подумал о том, что да, конечно, смерть — это не лучший выход. Он уже не раз убеждался в том, что о самоубийстве очень легко думать, но совершить его на практике может отнюдь не каждый, хотя этот акт и принято почему-то считать проявлением слабости человеческого характера. Ничего себе слабость, да? Скажем, вены себе перерезать или петлю на собственном горле свить?..