Время своих войн-1

   Взрослые в этом кабинете, кроме достоверных сведений, которых от них всего лишь и добиваются, иногда стремятся выложить то, что от них хотят услышать, фантазии же ребенка на этот счет различимы и не нуждаются в перекрестной проверке - ошибается подполковник, поскольку не имел ранее дела с детдомовскими, да и вообще, по роду своей работы, детей в обработку ему еще брать не приходилось...

   - Сбежал?

   - Сбежал.

   - Ищут?

   - Ищут, - кивает Сергей. - Но не сильно. Мы часто сбегаем.

   - Почему?

   - Потому что - воля!

   Воля - слово серьезное, весомое. Полное значение понимают только те, кто осознал, что его пытаются воли лишить.

   - Откуда тебе стало известно, что произойдет крушение поезда?

   "От верблюда!" - хочется сказать Сереже, но благоразумно держит это при себе, потому что тут либо начнут допытываться, кто из его знакомых носит кличку "Верблюд", либо опять пойдут "не пряники", а всякий раз падать в обморок, не то, чтобы стыдно, а трудно. Организм не хочет подчиняться. И откуда знать, что крушение произойдет, если не знал этого едва ли до самого момента? Только этот дядька не верит, да и другие тоже...

   - Мальчик с вами?

   Женщина рассеянно оглянулась.

   - Нет, я сам по себе! - громко и независимо произнес мальчик и снова уставился в окно.

   - Как так? - растерялась проводника.

   - Посадили и встретят, - заявил Сережа. - Вот билет, мое место нижнее, но я поменяюсь.

   - Да уж! - сказала женщина.

   - Что хотят делают! - пожаловалась проводница. - И не предупредили!

   - Опаздывали! - пояснил Сережа. - Да мне не в первой, я часто в поезде катаюсь.

   - Вижу! Присмотрите? - попросила проводница женщину.

   - Отчего не присмотреть, присмотрю - хороший мальчик.

   Проводница собирала билеты в складную коричневую сумку с множеством карманчиков, тут же подписывая поверх - куму на какой станции сходить, а в отдельный листок - сколько чая принести.

   - Вам лечь надо! - сказал вдруг Сережа.

   - Что? - переспросила женщина.

   - Всем лечь надо! - упрямо сказал и насупился, словно прислушиваясь к чему-то.

   - Почему?

   - Я так чувствую!

   - Странный мальчик, - сказал, молчавший до того старик. - И знаете, пожалуй, я прилягу - не возражаете? - спина что-то...

   - Одеяла еще не разнесли, - растерянно сказала женщина. - И подушки без наволочек.

   - А мы так - пиджачок поверх. Не желаете?

   - Нельзя так, папа! Метрики помнете! - сказала женщина таким тоном, что Сережа тут же понял, что старик ей никакой ни папа, а какая-то другая родня. И то, что между ними давняя ссора, иначе зачем он к ней обращается на "вы" и даже старается держаться так, будто едва знакомы. Взрослые ругаться не умеют - поругавшись, они ссорятся надолго, и потом не знают как помириться.

   - Всем надо лечь! - закричал Сережа.

   - Странный мальчик.

   - Сейчас!

   И лег прямо в проходе, ногами по направлению движения, потому что, откуда-то знал, что нужно лечь на пол, и сейчас это желание стало непреодолимым. Проводница, возвращаясь с билетами, склонилась над ним...

   Дальше не помнит, но пахло жженой пластмассой, рваным перетертым металлом, мазутом камней, и еще сладким - кровью, калом, душным теплом разорванных тел...

   Есть совпадения странные. Едва ли не мистические. Лешка, которого много позже, в иной взрослой жизни, прозовут Замполитом, бегал смотреть то крушение. Такие же как он, просачивались сквозь оцепление из дружинников, уверяя, что живут - "во-он в том доме!", топтались у подъезда, из которого, если подняться наверх, должно быть все видно, выгонялись сердитыми дворничихами. Запомнил не кореженные вагоны двух столкнувшихся составов - пассажирского и товарника, а озабоченную серьезную молчаливость взрослых. Еще взлохмаченного старика без ботинок и мальчику возле него с кровью на лбу и взрослым пиджаком на плечах.

   - Уйди! - сказал старик.

   - Хорошо. Я уйду, - тут же согласился Сережа. - Я потом приду. У меня, кроме вас, нет никого - я из детдома.

   Откуда-то зная, что когда найдет старика, тот будет ему рад, потому как перед тем будет его искать, а сейчас надо оставить его со своим горем...

   (Удивился бы Сергей-Извилина, узнав, что был в его роде такой Антон Кудеверский - знахарь, что родился в и поныне существующей, так и не сдавшейся, деревни Кудеверь? Что ушел он как-то вдоль реки заговаривать боль, править вывихнутое и не вернулся, остался там, где способности его признали, где понадобился. Беседовал с кем-то внутри себя, отыскивал утерянное и слыл ведуном, потому как иногда, на подступающую беду, мог заглядывать вперед и отводить... Сережа тоже слышит голоса, словно работает радио непрерывного вещания, но привык и не обращает внимания, тем более, что после многократных проверок убедился, голоса не отзываются и даже не реагируют на ситуацию - существуют сами по себе, и расслышать их более-менее отчетливо можно было только в состоянии покоя, едва ли не на грани сна, в остальное время это просто шум разговора, из которого лишь изредка можно выхватить отдельное слово, и по нему составить представление о теме беседы...)

   90-е Сергей предчувствовал, но отвести не мог.