Время таяния снегов

— Торбаза, — поправил Ринтын. — Их шьют из оленьих лапок — камусов, а подошву делают из лахтачьей кожи. Если такие торбаза надеть на голые ноги, отморозить можно. Зимнюю обувь носят обязательно с чижами — оленьими чулками мехом внутрь. И еще настилают немного сухой травы. Летние сапоги из тюленьей кожи называются кэмыгэт. Их плотно прошивают оленьими жилами, чтобы не протекали.

Сапожник внимательно выслушал Ринтына и глубокомысленно заметил:

— После головы у человека на втором месте — ноги.

Домой шли темной улицей. Только на вокзале светились электрические огни и мерцал циферблат огромных вокзальных часов с прыгающей большой минутной стрелкой.

Прохладные чистые простыни пахли лесным ветром. За стенкой сдержанно переговаривались хозяева, над домиком гудели провода, и радио на столбе все продолжало говорить.

Ринтын быстро уснул, но спал недолго и проснулся от смутного беспокойства.

Сначала он ничего не мог понять. Перед открытыми глазами в темноте проходили видения. Вдруг вспоминались редкие в это осеннее время солнечные дни, подернутые светлой грустью желтых листьев, потемневшей хвоей деревьев… В лесной глухомани чернела вода. В ней отражается небо и облака, цепляющиеся за донные травинки. А вдали виден синий лес, будто кто-то мазнул краской по краю неба. Идешь через все поле, словно плывешь по хлебному морю, созданному человеческими руками. И ветер здесь, как морской, ровный, душистый. И снова шум леса, далекие шорохи вершин деревьев…

Так это музыка! Она лилась из репродуктора, укрепленного на столбе, недалеко от домика. Но почему он никогда не слышал такого?

Ринтын слушал эту музыку, как бы заново переживал те чувства, которые им владели, когда он впервые знакомился с русской землей не из окна вагона, а прикосновением собственных рук, когда он узнал, почему — иногда даже белый хлеб горек…

Затихающие звуки ушли в лес, умолкли среди высоких деревьев. После непродолжительной паузы диктор объявил:

— Вы слушали Первую симфонию композитора Калинникова.

Так вот что это такое — симфония!.. Ринтын связывал это слово с чем-то труднодоступным, непонятным. Люди, понимающие симфоническую музыку, казались ему подобными тем, кто знал и понимал незнакомый ему иностранный язык. А симфония оказалась самой жизнью, сложной, многообразной, полной смутных чувств и настроений…

Долго не спал взволнованный Ринтын. Он задремал только под утро, когда в окно пробивался бледный рассвет.

Разбудила его Оксана:

— Пора вставать, иначе опоздаете на поезд.

На столе уже стоял завтрак.

Михаил Михайлович умывался во дворе из прибитого к столбу жестяного рукомойника.

Утро было ясное, холодное. Солнце еще стояло за лесом. Роса бусинками блестела на проводах, на большом белом репродукторе.

К начальнику станции пошли втроем.

В дорогу Оксана приготовила для Ринтына большущий сверток с продуктами. Ринтын отказывался, убеждал, что ему вполне хватит и половины этого, но Оксана не слушала, совала в руки сверток и приговаривала:

— Ничего, ничего, пригодится.

Подошел поезд. Ринтын тепло попрощался со своими неожиданными друзьями и в сопровождении начальника вокзала поднялся в вагон. Начальник о чем-то переговорил с проводником, кивнул на прощание Ринтыну и спрыгнул на перрон.

Ринтын встал к окну. Поезд уже трогался. На перроне было пусто. Под большим вокзальным зеленым колоколом стояли только два человека — сапожник Михаил Михайлович с женой Оксаной.

16

Начался новый учебный год. Ребята шли на лекции уже как бывалые студенты, и Ринтын смотрел на первокурсников немного снисходительно. Однако тоска по родному Улаку осталась такой же острой, и все, что хоть немного напоминало о нем, вызывало особую симпатию у Ринтына и Кайона. К своему удивлению, они нередко при самых непредвиденных обстоятельствах встречались здесь со своими далекими берегами.

Английский язык студентам-северянам преподавала Софья Ильинична Уайт — женщина далеко не молодая, с длинным крючковатым, обильно запудренным носом.

— Настоящая дочь Альбиона, — определил Кайон, как только увидел ее.

Надо отдать должное Софье Ильиничне: она отлично знала язык. Она была очень требовательна, безжалостно ставила плохие отметки тем, кто проявлял недостаточное прилежание в изучении ее предмета. Особенно страдал от нее Кайон, вбивший себе в голову, что не имеет к языкам никаких способностей. Но с некоторых пор он пристрастился сдавать домашние задания на квартире преподавательницы. Кайон собирался к ней, словно на праздник, и Ринтын подозревал, что виной тому отнюдь не неожиданно вспыхнувшая любовь к английскому языку, а нечто другое. Однажды Ринтын настоял на том, чтобы пойти вместе с Кайоном к Софье Ильиничне.

Она жила на улице Герцена, и ребята отправились к ней пешком через Дворцовый мост.

У моста снова, как и прошлой осенью, было воздвигнуто рыболовное сооружение, имеющее, по словам профессора Бибикова, тысячелетнюю историю. Ленинградские рыбаки черпали из узкого кошеля серебристую рыбу.