– Да. Твоя мать – компетентный, блестящий специалист. Если дело с моим проектом выгорит, думаю, никто лучше нее не нарисует…
Я прерываю его излияния:
– Если она такая умная, почему ты ее не попросишь поговорить с дедушкой?
Он садится рядом, мой Робинзон Крузо, обхватывает руками колени. Чудесная поза – этот сильный, уверенный в себе мужчина сейчас похож на маленького мальчика.
Такой человек на свете один, и я его нашла, но, к несчастью, опоздала родиться на десять лет.
– Скажем так: твоя мать – не самая любимая из невесток… Как бы это объяснить попонятней? Один тот факт, что она не корсиканка, уже минус, неблагоприятное обстоятельство. Преодолимое, согласен. Но Пальма усугубила свою вину, когда увезла твоего отца на континент, причем не в Экс или Марсель, а на север, под Париж… Для Идрисси этот поступок равносилен краже.
– Я тоже живу на севере.
– Да, но в тебе течет корсиканская кровь. Ты – Идрисси по прямой линии и, возможно, однажды унаследуешь восемьдесят гектаров островной земли! Будем надеяться, этого достаточно, чтобы убедить твоего деда…
Если вы еще не поняли, я успела по-настоящему влюбиться, то есть чувствовала желание отдать мужчине все, пожертвовать убеждениями, честью и узнать, что данные клятвы нарушены, хуже того, они были ложными. Я поняла это инстинктивно и напряглась: в результате естественного отбора выжили самые недоверчивые женщины, а импульсивные и наивные вымерли. Осторожность стала второй натурой лучшей половины человечества.
– С чего бы я стала помогать тебе, Наталь? Ты обожаешь мою мать и наверняка разыграл для нее номер с дельфинами. Вы плыли, качались на волнах, ныряли в открытом море, а потом вернулись сюда, на этот пляж. Ты предпочитаешь ее, а помочь просишь меня. Странно получается…
Я не сумела расшифровать взгляд Наталя, хотя сразу подумала: «Пусть любимый человек всегда
Наталь собрался с духом и заговорил:
– Сыграем в открытую, Клотильда. Тебе пятнадцать лет, ты оригиналка, бунтарка, фантазерка – именно такие девушки мне и нравятся. Но… тебе пятнадцать. Предлагаю сотрудничество. Привилегированное. Разделим мечту спасти дельфинов, планету, вселенную. Имей в виду, я мало кому в жизни делал подобные предложения.
Он протягивает мне ладонь, как воспитатель в колонии для малолеток, забивший гол, и я с удовольствием хлопаю по ней.
Мечтая, чтобы он задержал мои пальцы в своих.
Поцеловал бы меня в губы.
Крепко обнял.
– Мы с тобой одной крови, так ведь, Клотильда? Ловцы грез против остального мира.
Он приводил сюда маму.
Возможно, целовал ее.
Возможно, раздевал и они занимались любовью.
Возможно, мамино тело возбуждает его – как всех мужчин, но, лаская ее, он думает обо мне.
Возможно, ей он шепчет на ухо: «Обожаю…» – а любит меня.
– Я хочу подписать договор, Наталь. Сроком на тридцать лет. Я хочу тридцать процентов от прибыли, корабль, названный моим именем, кабинет со стеклянными стенами и видом на море, собственную пару дельфинов. Я хочу одеваться как хочу. И если получу все это, то сяду к дедуле на колени и поторгуюсь с ним насчет твоей безумной затеи.
Он расхохотался:
– И все?
– Да… Плюс поцелуй в щеку.
Течение уносило прочь пустые бутылки, обрывки серпантина и конфетти, как мечты усталых танцоров и отчаявшихся гуляк, а поутру море возвращало их на мелководье. Вылинявшими. Почти бесцветными. На заре.
«Арион» покачивался на воде среди мусора. Наталь как будто не замечал этого, он давно перестал надеяться, что однажды выловит из воды запечатанную бутылку с запиской, брошенную в море тысячу лет назад.
Клотильда опаздывала, но все-таки остановилась перед спуском на пляж Ошелучча и на несколько мгновений перенеслась в прошлое. Песок остался прежним, и галька, и пена, и водяная пыль, напитанная острыми перечными запахами цветов, растущих у подножия скал. Никаких перемен – если не смотреть в сторону павильона «Тропи-Каллисте» или строительной площадки комплекса «Скала и Море». Что-то снова всколыхнулось у нее в сердце, совсем как вон тот баркас на волнах.
Господи, до чего же хорош Наталь!
Сидит, мерзавец, смотрит вдаль переливчато-синими глазами, сметает взглядом все барьерные коралловые рифы, и плывут к горизонту спинороги и рыбы-клоуны, расцвечивая и вздымая океанскую гладь.