Клотильда обняла его и плакала, плакала, плакала, а потом рухнула на землю под огромным тисом, не замечая, что плоские иглы впиваются в кожу. Вокруг было пусто, только старушка ковыляла к дальним могилам с тяжелой лейкой в руках.
Наконец Клотильда заговорила. Наталь сидел рядом и держал ее за руку. Телами они друг друга не касались, только все крепче сжимали пальцы. Клотильда выложила все. Открытия Чезаре Гарсии насчет машины родителей. Сказала, что ее жизнь – большая темная комната, что любовь к Франку истончается, ветшает, что дочь настолько на нее не похожа, что в голову иногда приходит крамольная мысль: а люблю ли я свою девочку? Прошлое подобно ядру каторжника: ревность к матери, обожаемый отец, мужчина, знавший язык дельфинов, которого она не забывала (тут Клотильда поцеловала Наталя). Старший брат Николя распахнул перед ней ворота в жизнь, он сдувал с нее пылинки, сажал на плечи, если дорога оказывалась слишком трудной, и учил всяким хитростям. Николя оставил ее на мысе Ревеллата, попросил сохранить его тайну, не решился заговорить и предпочел сесть в машину, ставшую смертельной ловушкой. Он этого не понимал, да, именно так.
Клотильда поведала Наталю обо всех своих страхах и горестях, весивших целую тонну, и стала легкой, как воздушный шарик. А Наталь держал ее руку очень крепко – как малыш веревочку хрупкой игрушки.
Могила Идрисси была украшена букетами шиповника, лилий и орхидей. Цветы явно срезали совсем недавно: Кассаню и Лизабетта не из тех, кто позволит призракам Идрисси – от адмирала до единственного сына – нюхать увядшие цветы и вонючую застоявшуюся воду.
Старуха с лейкой медленно тащилась к ним.
Клотильда сжимала пальцы Наталя и повторяла один и тот же вопрос: почему Николя ничего не сказал? Николя здравомыслящий, Николя благоразумный, Николя – «все нипочем», образцовый Николя, прямой, как восклицательный знак, красивый, милый Николя, перед которым были открыты все пути. Зачем он украл ключи от «фуэго»? Вел машину без прав? Придумал безумную вылазку в ночной клуб?
Ответ звучал просто, жестоко, жалко, ничтожно и грязно.
Николя сделал все это из-за девки. Хотел произвести впечатление, хотя даже не любил ее. Вбил себе в голову, что будет обладать той, которая всем отказала. Умник Николя был – каки все мужчины – маленьким животным, и все его принципы, образованность, начитанность и культура не могли противостоять изгибам юного тела, глазам пантеры, приоткрытым губам и безмолвным обещаниям. Вот такая нелепость. Николя убил отца и мать, убил себя, обрек сестру на вечное одиночество ради того, чтобы стать первым у девушки, которая этого не заслуживала. Вернее, ради ее тела, ради вещи, в лучшем случае – куклы.
Клотильда вспомнила, с каким изумлением, даже опаской посмотрела на нее Мария-Кьяра, когда она произнесла имя Николя и упомянула давнюю трагедию. Молчание. Неприятие. Бегство. Стало понятно, как тяжело итальянке нести груз страшной тайны. Она ни о чем не просила, но все спровоцировала. Всего лишь бросила на землю окурок, а ветер поджег сухую траву и ветки. Фигурально выражаясь, конечно.
Невинная пироманка.
Не обвинять же вещь или куклу…
Поклянись мне, Наталь, поклянись, что не все мужчины такие. Что…
Поцеловаться они не успели.
– Извините…
Капли воды, вылившиеся из лейки на землю цвета охры, высохли через несколько мгновений. Клотильда узнала лицо, обрамленное платком такого же глубокого черного цвета, что и платье.
Сперанца.
Ведьма из Арканю. Бабушка Орсю. Верная служанка Лизабетты и Кассаню.
Не обращая на них ни малейшего внимания, она вылила воду из вазы, по одному достала цветки – очень нежно и деликатно, – налила свежей воды, обрезала секатором стебли и перешла к следующему букету.
И вдруг обернулась, не в силах сдерживаться, и выкрикнула:
– Ты не должна здесь быть!
Клотильда вздрогнула.
Сперанца смотрела только на нее, игнорируя Наталя, и медленно водила пальцем по буквам, выгравированным на мавзолее.
– И она тоже не должна была…
Первые слова дались старой корсиканке трудней всего, следующие выстрелили, как пена из бутылки шампанского.
– Ее имени нечего делать рядом с Идрисси. Не я
«Далеко, то есть в Венсен, – подумала Клотильда, – севернее Парижа, чтобы торговать газоном». Она никогда не задумывалась о том, как трудно было семье отца принять его выбор.
Наталь не отпускал ее руку, но не вмешивался. Сперанца с остервенением опустошила следующую вазу, и сморщенные лепестки легли на черное платье кремовым конфетти.