Время вестников

«…Полагаю, когда вы прочтете эту бумагу, вам уже станет известно о безвременной кончине нашего общего друга и моего покровителя. Какая жалость, мадам, — благодетель удавлен на виселице дуврской гавани, где обычно вешают пиратов и злодеев короны. Наследство покойного частично осталось при мне, но увы — я не ваш подданный и постараюсь распорядиться им по своему усмотрению. Думаю, ценности будет надежнее передать кому-либо из наших друзей, живущих, к примеру, далеко на востоке. Прошу поверить, что ни один изумруд из коллекции висельника не пропадет напрасно и послужит нам всем на благо. Не подозревайте меня в воровстве: наследство принадлежит не только вам. Скорее всем и никому одновременно.

Возможно, к средним или последним дням месяца ноября я сумею улучить краткий миг, дабы узреть вас в Неаполе, если, конечно, ваше величество соблаговолит в надлежащее время посетить сей богоспасаемый град. Место, где мы можем увидеться, вам прекрасно известно, и да благословит Господь святого Николая.

Берегитесь ромеев, моя королева. Ромеи — как раз те, про кого сказано: „Опасайтесь дары приносящих“. Базилевс бросил кости на стол, и я до сих пор не вижу, выбил он двух коней[4] или нет.

Мадам Элинор, я всегда пребуду с вами. В мыслях. А порой в действиях.

Данни».

— Каков негодяй! — воскликнула Элеонора, и было не понять, возмущена она или умиляется. — Так, а что в письме от Ральфа?

Вторая депеша оказалась не в пример короче и написана посуше:

«Сим сообщаю, что бумаги вывезены греками. Есть опасность, что они попадут в руки базилевса. Известному вам человеку не в штанах, а в юбке более не доверяйте. Попробую что-нибудь предпринять.

Ральф Джейль».

Повод всерьез задуматься. Элеонора машинально потянулась к кубку со своим любимым кислым белым вином, отпила, вытерла платочком подбородок и совсем было вздумала откинуться на спинку сиденья, но вспомнила, что она не в монастыре, где для гостей существуют достаточные удобства, а в походном шатре. На складных сарацинских стульчиках из кедра и парусины спинки, к сожалению, отсутствовали.

Дело принимало весьма странный и тревожный оборот. Архив канцлера де Лоншана (которого Элеонора не без оснований не считала помешанным на деньгах скрягой, но авантюристом высочайшего пошиба, способного заглянуть в будущее) представлял величайшую ценность. Где там рыцарям-храмовникам с их векселями! Лоншан отнюдь не собирал компрометирующую самых высших дворян любовную переписку или досужие сплетни аристократов Европы друг о друге. Он поступил куда разумнее и предусмотрительнее — на украденные из казны деньги мэтр Уильям скупал долговые расписки, принадлежавшие королям, великим герцогам, клирикам, торговым домам Франции и Италии. Лоншан мог взять за бороду кого угодно — от герцога Анри Бургундского или графа Тулузы Раймунда до короля Дании или правителя Польши Казимира Справедливого. Люди покойного канцлера трудились по всей Европе, раздобывая векселя, доверенные письма, закладные…

Короли владеют землями, церковь — душами, а Лоншан захотел править и королями, и церковью. Почти что десятилетний доход английской казны, украденный канцлером, пошел на осуществление его замыслов. Закон есть закон, и в любом государстве по предъявленному неоплаченному долговому обязательству суд стряпчих обязан наказать должника, взяв с него надлежащую сумму или компенсировать кредитору потери в виде земельных владений, замков и любого имущества.