Время войны

Последний бросок легиона к Целине задумывался, как единый марш, когда все звездолеты появляются у цели одновременно, с разбросом максимум в несколько часов. Но изящный план генерала Бессонова рассыпался под тяжестью внешних обстоятельств, и теперь на него же сыпались все шишки.

Но теперь Бессонов ничего не мог поделать. 18-я выйдет на исходную позицию, когда в ЦНР будет уже утро 1 мая, а 66-я — еще позже. А высаживаться можно только ночью.

Еще несколько фаланг подойдут чуть раньше, как раз ночью — но их ведь тоже нельзя бросать в бой прямо с марша.

Менять время суток или порядок высадки фаланг Бессонов не желал категорически. И Жуков, в чью группировку входила 18-я тяжелая фаланга, решительно его в этом поддерживал.

Лучше уж поменять день.

— Скажите лучше, что вы вообще не хотите высаживаться! — огрызался на землян Тауберт, которому не терпелось наконец начать вторжение. Но Бессонов совершенно спокойно подтверждал:

— Не хотим. Но высадимся — в ночь на второе мая. Или на третье, если со вторым будут какие-то проблемы.

— Никакого третьего! — чуть не завопил обычно спокойный Тауберт. — Если второго утром весь легион не будет на Целине, можете попрощаться с головой.

Бессонов пожал плечами и отошел, ухмыляясь в усы. Оттянуть высадку на сутки он все-таки сумел.

В последние дни в штабе легиона все как-то сами собой перешли на целинский календарь. так было удобнее, хотя никто, конечно, не забывал о сотом дне, который надвигался неумолимо.

В целинском календаре было 369 планетарных дней, каждый из которых на полчаса короче земных суток. Между тем, корабельные сутки были равны земным, а корабельный год состоял из 364 дней.

Переход на другое исчисление времени добавил неразберихи, которой и так было предостаточно. Однако с этим приходилось мириться. Воевать-то ведь придется на планете, а значит, надо приноравливаться к ее световому и сезонному режиму.

Фактический переход на новое время был юридически оформлен приказом по легиону, где день Д+81 приравнивался к 1 мая 812 года Целины (или 666 года Майской революции) с точностью до часа по Центарскому времени.

А через несколько часов после этого приказа по кораблям легиона было распространено информационное сообщение, которого ждали уже давно.

Теперь уже не только до старших штабных офицеров, но и до каждого легионера довели ориентировочное время начала вторжения — ноль часов 2 мая по Центарскому времени.

В этот момент начнется восточная операция. Западная — на несколько часов позже.

Если, конечно, новые привходящие обстоятельства опять не сорвут все сроки.

37

Состояние прострации, которое охватило Лану Казарину после смерти матери и первой оплеухи от следователя, не оставляло ее и дальше. Две встречи с отцом, сначала избитым в мясо, а потом и чокнувшимся от ударов по голове, только усугубили это состояние.

Теснота в камере, бесконечный плач, причитания, истерики и обмороки соседок, недоедание, один унитаз на всех и собственный смертный приговор тоже не способствовали душевному здоровью.

А теперь еще каждый день вечером и ночью из камеры уводили смертниц на расстрел. Никто уже не делал оптимистических предположений, будто их переводят в другую камеру, и разговоры об отправке на химзавод тоже поутихли.

Все знали — смертниц действительно расстреливают, и происходит это прямо здесь же, рядом с площадью Чайкина и его гробницей, самым священным местом для всех честных целинцев.

Правда, в камере от этого просторнее не становилось. Место высвобождалось только до утра, а после завтрака в камеру заталкивали новых людей с воли. И очередная партия принесла с собой слух, что массовые аресты связаны с покушением на генерального комиссара Органов Пала Страхау. Будто бы какой-то злобный террорист кинулся на него с ножом.

Рассказчицу, однако, тут же поправили. Дескать, не террорист, а террористка и не на Страхау, а на кого-то рангом пониже, и вообще это было не в Центаре, а в Чайкине.

А надо заметить, состояние прострации и оглушенности странным образом породило у Ланы Казариной необыкновенную ясность мысли. И ей ничего не стоило собрать воедино все эти сплетни и поправки к ним и узнать в них искаженный рассказ о ее собственном преступлении.

Ведь это как раз она кинулась с ножом на сотрудника Органов рангом пониже Пала Страхау, но все-таки не рядового. И было это действительно в Чайкине. И массовые аресты действительно начались буквально на следующий день.

Поразмыслив о причинах и следствиях, Лана чуть было не отправилась по стопам отца. Раз она подвела под расстрел такую кучу народа, то единственным искуплением за эту вину может быть только немедленная смерть. И Лана стала искать, чем бы ей самоубиться, но ничего подходящего не найдя, благоразумно решила — зачем мучиться, если так и так расстреляют.

Теперь она ждала вызова из камеры с вещами уже не со страхом, а с надеждой. Наконец-то закончатся все эти мучения, к которым добавились угрызения совести и крамольные мысли, само существование которых — уже тягчайшая государственная измена.