Время Волка

Лёнька сел на подоконник, нервно побарабанил по нему пальцами, выстукивая «Полонез Огинского» по давней, со школьных лет, привычке. Он понимал, какой реакции от него сейчас ждёт Оксана, ему положено радоваться, счастливо обнимать жену и клятвенно обещать, что он свернёт горы, заработает огромные деньги и так далее. Но радоваться особо не хотелось. Во-первых, после той неудачной беременности Оксанки тема детей его пугала. Нервная Оксана, постоянные ссоры, больницы и капельницы, кефир в авоське и постоянное чувство вины, что он причина её страданий. Кому это надо? Лёня меньше всего хотел пережить всё заново. Во-вторых, тогда, несколько лет назад, он проще относился к жизни, был уверен, что стоит только закончить институт — и все двери на большую сцену перед ним раскроются. А сейчас, столкнувшись с первыми трудностями, понимал, что нести ответственность ещё и за ребёнка, которому потребуются всякие там коляски-одёжки и так далее, он совершенно не готов. Но как объяснить всё это Оксане?

Однако объяснять ничего не пришлось. Оксана внимательно следила за его реакцией и, когда молчание затянулось, произнесла:

— Ты считаешь, что сейчас не время.

Утвердительно сказала, не спросила. Лёня кивнул.

— Ксюш, мне кажется, нам обоим нужно встать на ноги. Сделать карьеру. Тем более если тебя зовут в ансамбль Катаринского! Они же сейчас на пике успеха, их постоянно крутят по радио, они во всех «Огоньках» и концертах. Разве можно упускать такой шанс? Через два-три года или сколько там надо с ребёнком сидеть, тебя могут и не позвать!

Оксана кивнула.

— Ну да, и Генку я подвожу. Его же без меня никто не возьмёт.

Лёню передёрнуло. Вот о ком он меньше всего сейчас думал, так это о Генке. Он подошёл к жене, осторожно её обнял, уткнулся носом куда-то между шеей и ключицей, ощутив ландышевый запах её любимых духов.

— Ксюш, давай повременим, а? Успеется ещё. Ты только подумай — ансамбль Катаринского! Да о таком можно только мечтать! Ты хочешь погрязнуть в пелёнках?

— Не хочу. — Оксанка развернулась к нему, прижалась поплотнее. — Наверное. Но ведь надо.

— Кому надо? Ты же влюблена в сцену так же, как и я. Ксюш, Катаринский! Да у них гастроли по всему Союзу! Их каждая собака знает!

— Завидуешь? — вдруг, хитро прищурившись, заметила она. — А хочешь, я поговорю с ним насчёт тебя? Может, им певцы тоже нужны? Я слышала, во многие коллективы стараются брать семейные пары. Ну, знаешь, чтобы всяких там гулек не было, интриг и прочего.

Лёнька дико на неё посмотрел, покачал головой.

— Ну, нет! Ещё я за счёт жены не пробивался! Ты, главное, сама устройся, а я что-нибудь придумаю.

* * *

Конкурс артистов эстрады, на который Лёня так надеялся, принёс весьма странные результаты. Начать с того, что Лёня провалился. На первом же туре и абсолютно глупо, как он потом уже понял. Накрученный Борькой по поводу идейности репертуара, он решил исполнить «Гуантанамеру» в пафосной, героической манере. А заодно и показать всю мощь вокальной школы ГИТИСа. Не зря же ему пять лет ставили голос, научили опирать звук на дыхание и выдавать такое верхнее «ля», что стёкла дрожат. Тем более что в конкурсе участвовал самый разный народ, и профессиональным образованием похвастаться могли немногие. В кулисах Лёня видел немало любительских коллективов, самодеятельности при каком-нибудь машиностроительном заводе, самородков из Подмосковья. Ну и куда им против него?

И Лёня, воодушевлённый, не столько пропел, сколько проорал «Гуантанамеру» во всю силу молодых лёгких, с правильным выражением лица, войдя в роль настолько, что готов был прямо сейчас, после конкурса, идти в бой вместе с кубинскими партизанами. И получил неожиданно низкие оценки, не пройдя даже во второй тур.

Озадаченный, он стоял за кулисами и пытался сообразить, что же сделал не так. Вдруг сзади раздался мягкий голос:

— Молодой человек, это ведь вы пели «Гуантанамеру»?

Лёня обернулся. К нему спешил маленький полный человечек с сияющей лысиной.

— Давайте знакомиться, меня зовут Алексей Михайлович. Бенчук моя фамилия. Не слышали? Что же вы, совсем не увлекались оперным искусством? Как мне показалось, у вас классическая школа.

— ГИТИС, музкомедия, — уточнил Лёня не слишком любезно — он не понимал, что человечек хочет от него и чему так улыбается. Лёне было совершенно не весело.

— А, музкомедия! Оперетта! А я, знаете ли, в Большом пел, да, князя Игоря, Годунова. Но всё в прошлом! Лёня, вы уж простите, что я так фамильярно, но всё-таки разница в возрасте даёт мне право. Лёня, у вас великолепный голос, я слушал ваше выступление, затаив дыхание.

— Да? У жюри, кажется, другое мнение.