Время Волка

Он и думать забыл о начинавшейся ссоре, положив трубку, бросился одеваться, чмокнул оторопевшую жену в щёку и умчался, боясь опоздать на ближайший автобус. У Геннадия Осиповича проторчал до самого вечера: они репетировали, пели, разучивали песни, а потом пили чай с ватрушками, которые пекла жена Фридмана. Расстались очень довольные друг другом, уговорившись завтра встретиться на студии, чтобы сделать запись. Фридман как член Союза композиторов и живой классик мог неограниченно пользоваться студиями, заказывая их для своих исполнителей, когда ему удобно. А Лёнька теперь был «его» исполнителем совершенно точно, и от радости дух захватывало.

Домой он добрался затемно. Решив, что Оксана уже спит, открыл дверь своим ключом. Но Оксана не спала, она сидела в кресле возле все еще не распакованного чемодана и ждала его.

– Явился, кобель?

Лёнька опешил. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

– И где ты был?

– У Фридмана. Он же при тебе звонил! – возмутился Лёня.

– Ах, у Фридмана! Так я тебе и поверила! Да о твоих кобелированиях вся Москва говорит! Стоило мне уехать, как ты домой начал баб водить, да? Дорвался?

– Оксана, ты в своём уме? Каких баб? Я весь день работал с композитором. Ты что, не слышишь, что я охрип? Я целый день пел!

Лёня начал раздражаться. Право, это же глупо! На пустом месте! Какие-то нелепые подозрения, придирки. К тому же, он устал и физически, и эмоционально, дорога домой его окончательно вымотала, и хотелось быстрее лечь в постель.

– Хватит мне заливать, – взвизгнула Оксана. – Стал бы с тобой, неудачником, Фридман связываться! Мало у него нормальных артистов! Лёня, я всё понимаю, но домой можно было не водить? Мне теперь ложиться в кровать, где ты каких-то б…й трахал?

– Да с чего ты взяла?!

Он редко повышал голос, с института привык беречь связки, да и темперамент не тот, чтобы орать по любому поводу. Но Оксана его окончательно вывела из себя.

– Полюбуйся!

Оксана демонстративно распахнула дверцы серванта.

– Где ещё один фужер? Я очень сомневаюсь, что ты стал бы доставать парадную посуду, чтобы попить нарзана! Вывод напрашивается один – ты приводил баб и распивал с ними шампанское из фужеров, подаренных нам на свадьбу! Циничная ты сволочь!

– Да послушай ты, истеричка! – не выдержал Лёня. – Борька приходил с Полиной. Я имею право привести гостей? Это и мой дом тоже!

– Прекрати врать! Верка мне всё рассказала, кто и когда к тебе ходил!

Оксана дошла до кондиции и на последних словах залепила ему пощёчину, неловко пройдясь длинными ногтями по щеке. Лёнька схватился за лицо.

– Дура! Ты что наделала? Мне на сцену выходить скоро!

Верку, её подружку, он терпеть не мог. Постоянно у них ошивалась, могла по два часа сидеть с Оксаной на кухне, обсасывая тему «все мужики сволочи». Но когда Лёня проходил мимо, посматривала на него взглядом, говорящим, что она совсем не прочь эту конкретную сволочь уложить в постель. Лёня недоумевал, как можно дружить с женщиной, строящей глазки твоему мужу при тебе же, ему претили бабские сплетни на кухне и раздражал писклявый голос Веры. Проблема заключалась в том, что жила Вера в соседнем доме, а потому бывала у них часто. Ну и могла видеть с балкона, кто заходит в их подъезд, кто выходит.

Больше объясняться и оправдываться Лёня не хотел. Подхватил портфель с нотами и хлопнул дверью. Кажется, тогда он в первый раз пришёл ночевать к Боре и Полине. Они жили в двушке, и Поля постелила ему в зале на диване, а Борька достал бутылку водки и уволок друга на кухню, заниматься психотерапией.

* * *

Лёнька прожил у Бори и Полины почти месяц, до самой их свадьбы. Он тогда впервые понял, что семейная жизнь может быть совершенно не такой, как у них с Оксаной. Если раньше ему было особенно не с чем сравнивать – бабушка, сколько он её помнил, жила одна, а холодно-равнодушный союз отца и Ангелины вообще язык не поворачивался назвать семьёй, – то теперь он ежедневно видел пример по-настоящему тёплых отношений. Поля тоже училась в мединституте, только на первом курсе, но это совершенно не мешало ей вскакивать в шесть утра, чтобы к семи, когда Борька, а теперь ещё и Лёня, сонные и заторможенные, выползут на кухню, накормить их только что пожаренными гренками, сырниками или блинчиками. Если у неё выдавался перерыв между парами, она мчалась домой, чтобы приготовить ужин, благо, жили в центре. Квартира всегда сверкала чистотой, а в холодильнике обязательно стояла кастрюлька с чем-нибудь вкусным. Лёня искренне не понимал, когда Полина успевает и учиться, и заниматься хозяйством, и стоять в очередях за продуктами. Но самое главное, что его удивляло, это не еда и не уют, а отношения между ними. Рядом с ними обоими хотелось сидеть и греться, будто возле печки. Никаких криков и постоянного недовольства друг другом, выяснения отношений и даже просто поддёвок. Поля постоянно улыбалась, у неё всегда было хорошее настроение и, если Борька приходил мрачнее тучи, жалуясь на руководителя интернатуры или какого-нибудь нерадивого больного, умела за пять минут рассеять надвигающуюся грозу.