Время возмездия

Танки, гудя моторами и грохоча гусеницами, быстро двигались вдоль оврага. У танкистов нервы натянулись до предела. Каждый застыл на своем месте. Пушка «тридцатьчетверки» медленно двигалась вслед за первой машиной. Когда головной танк сравнялся с нашей позицией, Кульга выдохнул, нажимая спуск:

– Огонь!

Сухо грохнул выстрел, и над головным танком искристым фонтаном взметнулось пламя взрыва. Снаряд угодил под самую башню и заклинил ее.

– Есть! – радостно крикнул Щетилин, быстро заряжая орудие.

Новые снаряды, полученные перед выходом на позицию, делали свое дело. Хваленая крупповская сталь не выдержала. Второй снаряд, пробив бортовую броню, попал в снарядный ящик. Раздался оглушительный взрыв. Плоская квадратная башня с тяжелой длинной пушкой, подброшенная взрывной волной, отлетела в сторону. Танк охватило пламя. Огонь безжалостно уничтожил останки конструктора и рослого эсэсовца, начальника его личной охраны. Да, в тот момент танкисты даже и не подозревали, что точным попаданием нанесли такой непоправимый урон фашистскому танкостроению.

– По второй машине! Огонь!

Дым и бурое пламя плеснули из второй машины.

– По третьему! Огонь!

И третий танк запылал, словно он был сделан не из сверхпрочного металла, а из дерева и пакли. Гитлеровцев охватила паника. Они стали выскакивать из машин и спасаться бегством. Несколько последних танков, замыкавших колонну, поспешно дали задний ход. Но в четвертом танке, остановившемся чуть наискосок от нашей «тридцатьчетверки», решили принять бой. Развернули башню, и тяжелый одноглазый ствол начал шарить по кустам, ища замаскированного врага. Исход боя решали секунды.

– По четвертому!

Но из жерла пушки противника выплеснулось яркое пламя. Земля качнулась под «тридцатьчетверкой». Осколки и комья земли застучали по броне.

– Гусеницу перебило! – услышал Кульга в шлемофоне голос Мингашевой. – Левую гусеницу!

«Врешь, не уйдешь, – Григорий, стиснув зубы, быстро наводил орудие. – Врешь, скотина».

Они выстрелили одновременно. Кульга, может быть, на какую-то долю секунды раньше. Он видел, как снаряд попал, разворачивая броню. И в то же мгновение страшный взрыв подбросил тяжелую машину, огненный смерч ворвался в танк, а что-то горячее и острое вошло в тело Григория, обжигая кипятком. Он потерял сознание…

Гитлеровские танки, выпустив еще несколько снарядов, больше не сопротивлялись. Они попятились назад, в деревню.

Илья Щетилин, придя в себя, сразу же почувствовал, что задыхается в дыму. Танк горел. Надо скорее выбираться из него! Он схватил командира за плечи и с ужасом почувствовал, что тело Кульги стало неестественно легким. И тут же сообразил, что тянет лишь верхнюю часть туловища…

Щетилин, не чувствуя, как языки пламени охватили его со всех сторон, спустился вниз. Плечо Мингашевой было в крови. Она была без сознания. Открыв люк, Щетилин, напрягая последние силы, стал вытягивать обмякшее тело механика-водителя.

Едва он вытащил ее из танка и отволок в сторону, как раздался мощный взрыв, и «тридцатьчетверка» превратилась в огненный факел. «Взорвались баки с горючим», – машинально определил Илья, а потом пошли рваться снаряды, и огненный факел вздрагивал, как живой. Стянув с себя дымящуюся куртку, Илья стал ею сбивать пламя с Мингашевой. Сбив пламя с Галии, Илья повалился на землю и стал кататься по траве, гася на себе огонь… Он видел, что на подмогу им, стреляя на ходу, шли «тридцатьчетверки» батальона Шагина.

Тайна грозных «королевских тигров» перестала существовать.

А после войны, когда разбирали архив последней штаб-квартиры Гитлера, стало известно, что офицеры генерального штаба так и не решились доложить фюреру о разгроме особого батальона тяжелых танков и о бесславной гибели конструктора «королевских тигров», зловещего «панцерфатера» – «отца танков» – барона Вильгельма фон Шилленбурга.

4

Миклашевский заснул лишь перед рассветом. С вечера он напряженно ждал, вслушиваясь в каждый посторонний звук: не стучат ли по коридору кованые каблуки казенных сапог? Потом понял: нет, не предала. Оставалось ждать утра – поможет или нет?

За окном весело чирикали воробьи, и какая-то пичуга, примостившись на ветке, подавала свой голос. Госпиталь ожил. Задвигались ходячие больные. Приятным и вкусным пахнуло из кухни. Наконец в палату вошла санитарка Мари. Необычно хмуро поздоровавшись, ни на кого не глядя, стала двигать мебель, вытирая шваброй пол. Миклашевский напряженно ждал. Вот она подошла к его кровати. Быстро шаркая влажной тряпкой, протерла под койкой. На лице – каменное выражение. Кончив свою работу, взяла ведро и вышла. У Игоря опустились руки. Он отвернулся к стене, закрыл глаза: будь что будет!

– Больные, пора умываться, делать утренний туалет, – пропела мелодичным голосом дежурная сестра. – Ходячие идут сами, а лежачим сейчас принесем воды, мыло и полотенца.