Врубель

«Был перед прошлым воскресеньем у Арцимович, — писал Миша родителям, — Виктор Антонович говорил мне о переписке с папашей, любовался на отношения „зуб за зуб“ супругов Скребицких… и несколько грубоватыми выходками Александра Ильича в трактатах о вопросах политических. Это было как раз в тот день, когда так ужасно досталось Толстому от Гаммы (каково сравнение чувствий полученных с предвкушением приятности подачек эрмитажной прислуги)». (Здесь речь идет о статье в газете «Голос» высмеявшей Толстого.) И далее, в связи с «грубоватыми» выходками Скребицкого: «Это было по поводу назначения нашего Фойницкого (проф. уголовного судопроизводства) помощником обер-прокурора (сената) в деле жихаревском, политическом. Говорил о тех средствах, орудиях, которые следовало бы употреблять в борьбе с социалистической пропагандой, и современных примерах средств той и другой деятельности, того и другого деятеля. Да, в таких беседах преисполняешься невольным глубо…» (слово оборвано). Далее письмо не сохранилось. Но по этому отрывку очевидно, что и родственники Врубеля В. А. Арцимович, А. И. Скребицкий, просвещенные либералы, и он сам взволнованы революционными выступлениями и готовящимся крупнейшим политическим делом — процессом 193-х. Кажется, что все они были не менее испуганы революционерами, социалистическими теориями, чем автор романа «Бесы» — Достоевский. Подобно ему, они готовы были признать беспочвенность и противоестественность революционных движений и социалистических теорий. На Руси, где массы оторваны от подлинного участия в общественной жизни, они породят только темный разгул страстей, попирание законов!

Добавим здесь: если бы Врубель не хотел размышлять на юридические темы, углубляться в проблемы свободы, необходимости, права, то его личные человеческие отношения могли бы расположить к этому. Особенно потому, что с этих пор складывались непросто, зачастую были чреваты какими-то коллизиями… Он не уставал в то время изучать Канта, штудировал его творения сначала в интерпретации Куно Фишера, потом начал читать и сочинения самого философа. Теоретически Врубель принимал его этику с постулатами долга, категорическим императивом. И вместе с тем уже теперь какой-то произвол и безответственность, «беззаконность» начали проявляться в его отношениях с друзьями, родственниками. Уже теперь отец Врубеля начинает сокрушаться по поводу невнимания, равнодушия сына к родным. И нельзя сказать, что Миша был черств. Не навещая родителей в течение долгого времени, он искренне сокрушается по этому поводу. И в эту пору самоотверженно ухаживает за больным отцом своего друга Саши Валуева. Хотел ли он показать, что добро по велению долга — не добро, что свобода личности несовместима с «категорическим императивом» и ценно только внутреннее побуждение к добру, личное желание?

Что касается категории закона вообще, то в отношении Врубеля художника, «беззаконного» гения — эта категория в данном случае звучит еще более странно, чуждо. Но разве не испытывал он и как творец потребность в законе, который требует себе подчинения, разве не хотел ему подчиняться?

Одним словом, думается, что, как бы прохладно ни относился Врубель тогда к занятиям, он все же должен был приобщиться к живому, злободневному началу юриспруденции и к ее философическому, «вечному» смыслу. Как будто нарочно, все складывалось тогда в жизни Врубеля так, чтобы приобщить его к «злобе дня» и к актуальным проблемам.

В первый год учения в университете он поселился у брата мачехи — Николая Христиановича Весселя. И это объяснялось не только материальными и бытовыми соображениями, но и авторитетом Весселя среди родных. Он был, можно сказать, человеком идей. Он не только их имел и следовал им в жизни, он был ими одержим. Его устремления и идеалы простирались в разные области — от финансового положения России до ее отношений с Востоком. Но в первую очередь его интересовала педагогика.

Реформы 1860-х годов, порожденные ими иллюзии справедливой защиты человеческих прав, свободы индивидуальности вывели педагогику на передний план борьбы. И одним из самых прогрессивных и активных в то время деятелей на этом поприще стал Вессель, неутомимо боровшийся за демократизацию просвещения, в России как педагог, как ученый.

Благодаря ему и для Врубеля на определенный период времени вопросы образования, просвещения становились актуальными, кровно, близкими, животрепещущими. Кстати, не под влиянием ли Весселя Анюта Врубель избрала своей профессией педагогику, и не авторитетом ли Весселя объяснялось то, что у него поселился не только Миша Врубель, но еще дальний родственник Миши по матери и племянник знаменитого химика, профессора Д. И. Менделеева, — Петя Капустин?