Всадник

Торговец рыбой повернулся и увидел прямо перед собой, по другую сторону прилавка, высокую фигуру в переливающемся сером плаще с опущенным капюшоном. Белибах негромко вспомнил всемогущих Жуков: то был змеиный наездник. Наездник заговорил с неприятным присвистом:

– Я бы на твоем месте, Белибах, не раскрывал особо рта. – Аккуратным движением наездник как будто слизнул с прилавка самую красивую рыбину и продолжил: – Кэтанх, Орах… Жить-то тебе, Белибах. При любом, Белибах, военачальнике. Ты, Белибах, поменьше о военачальниках думай, и побольше, Белибах, о душе.

Не сходя с места, наездник словно перелился внутри своего плаща, развернувшись спиной к торговцу; раздался хруст, шипение, и из капюшона на землю вылетела голова рыбины и фонтан чистых косточек, а фигура в переливающемся плаще не спеша покинула рынок.

Белибах стоял как окаменевший: наездник целых пять раз назвал его по имени и не иначе наложил заклятье. Изо рта Гиты потекла струйка померанцевого сока. В ужасе попытавшись прикрыться корзиной, она задела ее дном нож соседа по прилавку. Нож упал, из корзины посыпались плоды, солнечными мячиками поскакали по инкрустированной стеклянными полусферами мостовой. Гита беззвучно отерла рот хвостом русой косы.

– О, Лебедь Черная, красноклювая, шея длинная, ноги желтые…[104] Жить-то нам, Белибах, надо… – забормотала торговка и побрела подбирать плоды, но руки у нее тряслись. Белибах стоял на месте, тоже мелко дрожа, и одними губами повторял: «Пронесло, Жуче, пронесло».

2. Замок на острове: Ineggiamo, Il Signor non e morto[105]

Утро началось с обычного детского пения, доносящегося с городских стен. Невидимые дети выводили с высоты: «Рэтлскар, Рэтлска-аа-аар! Лучший остров в воде! Стены крепки, далеко несется стрела акведука… Со мной Рэтлскар мой везде!» И словно дождавшись окончания никогда не менявшейся песни, на город упал рассвет. Рассвет пришел одновременно и в город, и в замок, где нянюшка-Коза, покрепче прижав к груди полугодовалого младенца, качала его с таким усердием, будто не хотела, чтобы ребенок слышал заоблачное пение детей. А приговаривала она так:

– Юный лордшип[106]

остался без папеньки, у них будут другие папеньки, лучше прежних. Прежние были дикие, грубые, а нынешние – мягкие да образованные… И маменька вот плачут, плачут… – Нянюшка недолго подумала и завершила: – А поплачут, да и перестанут.

Коза покачала головой, и на макушке кивнули в такт два витых рога головного убора.

– Юный лордшип порастут-порастут и станут военачальниками, – продолжила она. – Скоро, скоренько…

Положив ребенка в люльку, стоявшую на гибкой ноге посреди искусственного озерца, Коза захлопнула ставни, почти заглушив звук детского пения. Мелодию подхватил голос снаружи: из коридора донесся громкий звук шагов, дверь в детскую открылась, и, допевая последнюю строчку, в комнату вошел лорд Орах. Он бесцеремонно вытащил ребенка из люльки и принялся его разглядывать; тот же в ответ таращился в лицо будущего военачальника, готовясь зареветь.

– Ну что, малыш? – бодро адресовался Орах к младенцу. – Не особо-то тебя взволновало известие о смерти моего бедного братца? – Проговорив эти странные слова, Орах продолжил: – А вот маменька твоя, говорят, вначале все плакала как оглашенная, а теперь спит. Спит уж более двенадцати часов и на звуки извне не отзывается. И пускай себе спит, как по мне.

Орах помедлил, будто ожидая, что ребенок ответит ему, но никакой реакции не последовало; тогда он вернул дитя няне, подошел к окну и, приоткрыв ставень, с интересом воззрился наружу.

– Ничего не изменилось от смерти Кэтанха, – заявил он. – Мир лишь делает вид, что позволяет нам управлять им, а сам живет по своим законам. Говорят, в городе появились Наездники. Днем. Почему? Только их нам не хватало.

Нянюшка мелко покивала рогами и, словно не приходя в сознание, выпалила:

– Говорят, военачальника Кэтанха кто-то убил, ваше лордство. Как будто из стены вылетела арбалетная стрела и вонзилась ему прямо… в правый глаз!

Высказавшись, Коза закатила глаза и застыла в странной кататонии, как будто готовая упасть в обморок. Орах постоял, глядя на женщину в козьем колпаке, а потом издал мрачный отрывистый смешок:

– Да уж, из арбалета – в правый глаз… для самоубийства это было бы чересчур изобретательно! – Военачальник наклонился над замерзшей няней и прошептал ей в ухо: – А ведь все уверены, что его убил я. Охочий до власти младший брат убивает старшего, которому власть уже приелась, но отдавать ее он не собирается. Пикантности сюжету придает то, что братья – близнецы. – Орах вздохнул. – Что ж, может, и убил. История все расставит по своим местам. Когда-нибудь.

Пожав плечами, военачальник бросил критический взгляд на одноногую люльку, куда няня успела опустить младенца, и вышел.

Продолжим путешествие по дворцу. Вот по узкому каменному коридору едет толстенький пони, а нем сидит верхом женщина, прядущая бесконечную белую пряжу. Нить так и вьется за ней, а она бормочет себе под нос: