Всадники

И все-таки Степан Викторович вспоминал Севку. Увидит ли деревенского мальчишку - вспомнит. Начнет осматривать на Бурьяне подковы - снова вспомнит. И словно что-то кольнет его совесть: "Надо поискать!.."

Заночевали однажды в незнакомой степной деревеньке. Старик, хозяин избы, похвастал, что и его сын служит в Красной Армии.

- Вот почитай-ка. Это от нашего Матвея. Раненый он. - И подал командиру эскадрона письмо. - Мы со старухой тоже лишний раз послушаем. Сами-то грамоте не обучены.

Глянул Степан Викторович на листок - вроде знакомый почерк! Побежал глазами по строчкам - обыкновенное письмо с поклонами, с описанием ранения, с надеждой на близкое окончание войны. А в самом конце приписка: "Писал по просьбе вашего сына боец кавалерии Севастьян Снетков. И от меня поклон всему вашему семейству".

- Снетков? Севка!

- Знакомый, что ли? - полюбопытствовал старик.

- Нашего эскадрона молодой боец. Вместе воевали, вместе раны лечили. Меня выписали, а он еще остался в госпитале. Но на письмо почему-то не ответил.

- Так, может, не получил твоего письма, - заметил хозяин. - Мало ли теперь пропадает писем.

- А и верно! Мог не получить. Ждет, поди, не дождется. Надо снова написать. Парнишке-то всего годков двенадцать...

В сенях загремели чьи-то шаги, отворилась дверь.

- Связной с пакетом! - доложил прибывший и, звякнув шпорами, взял под козырек.

Степан Викторович сломал сургучные печати, вытащил небольшую бумажку, прочитал и, передав ее комиссару, наклонился к лавке, где под шинелью спал ординарец:

- Сергей, поднимай эскадрон!

В морозной ночи тревожно запела труба, и от двора к двору понеслось басовитое: "Сед-лай!.. Сед-лай!.."

Заскрипели ворота и калитки, загомонили всадники, выезжая на деревенскую улицу и привычно занимая свое место в строю. Фыркали кони, позванивали, сталкиваясь, стремена, поскрипывали под бойцами седла.

Лихой ординарец Сергей Гаврилов, путаясь в длинной кавалерийской шинели, вел в поводу к крылечку пару заседланных коней - Бурьяна и Комиссарову Юнону. Бурьян, выгнув шею и сердито скосив глаз, норовил укусить ординарца, а тот резко поворачивал голову в серой кубанке со звездой, отмахивался:

- Дурной! Нашел тоже сахар. Я и в бане-то забыл когда мылся.

Всадники косились на ординарца. Ему-то, мол, досконально известно, для чего подняли эскадрон среди ночи и приказали седлать. Да не скажет, поди.

- Слышь, Серега! Хоть намекни, - не вытерпел правофланговый первого взвода Трофим Крупеня, долговязый и нескладный, втиснутый в маленькую, не по росту, шинель.

- А не проговоришься?

- Могила! - заверил Трофим.

Гаврилов придержал коней, понизив голос, доверительно сообщил:

- На смотр идем! До самого Буденного будто бы дошел слух, что в нашем эскадроне правофланговый первого взвода - боец редкой аккуратности и боевой выправки. Вот командующий и затребовал эскадрон в полном составе, чтобы, значит, показать всей Конной армии этого щегольского парня. Для примера.

Крупеня, размахнувшись, вытянул насмешника нагайкой через плечо. А тому, в шинели, хоть бы что: ржет, как жеребец! И кругом все ржут.

Но разом стихли голоса, когда на крылечко вышел командир в своей черной кавказской бурке, при шашке и маузере, а за ним - подтянутый, молодой, розовощекий, как гимназист, комиссар товарищ Касаткин. Ординарец мигом подал коней.

- Смир-р-на-а! - скомандовал старшина и, дав шпоры коню, подлетел к крылечку:

- Товарищ командир, по вашему приказанию эскадрон выстроен!

Поздоровавшись, Степан Викторович тронул Бурьяна, выехал на правый фланг и поднял над головой руку.

Кони навострили уши, готовясь слушать команду, насторожились в седлах всадники.

- Эскадрон, спр-рава по тр-ри... Ры-сью... Ма-арш!

Качнулось в голове колонны зачехленное знамя. Над каждым взводом, поднятый на пике, как маленький парус, развернулся косой флажок. В такт аллюру часто задышали кони, заходили вдоль левого бедра всадников шашки.

Командир смотрит с обочины, а Трофиму Крупене хоть провались. Ему, правофланговому, ни чужим конем закрыть свою кобылку, ни самому за всадника спрятаться - весь на виду!

Сгорая от зависти, Трофим косит глазом на соседа, Ефрема Клешнева, который едет на гладком коне, в полушубке и барашковой папахе, в красных галифе с хромовыми леями.

"Гарна справа! - восхищается Трофим. - И сам разодет, як на ту свадьбу, и конь под им - залюбуешься. А тут... не кобыла - наказание: хоть корми, хоть не корми вислоухую, вона усе як та рыба-тарань. Под стать кобыле и обмундировка - одно до другого!"