Всадники

И Уроз ударил каблуком здоровой ноги по черному вспотевшему боку. Джехол зашагал. Но без радости. С опущенной шеей. Словно на ватных ногах. Уроз не пытался ускорить ход коня. Тот его послушался. А большего ему и не надо. Так ему даже было лучше. И сил не осталось, да еще эта боль. Повязка на сломанной ноге ослабла и была теперь бесполезна. Нижняя половина ноги, то есть кость, прикрытая гниющим мясом и грязной тряпкой, раскачивалась в такт движению. Уроз старался не смотреть на эту гниль. Она вызывала у него отвращение. И все же он испытывал странную благодарность этой гнили. Он чувствовал, что она мешает ему уступить безразличию. Он держал себя в руках только благодаря своей боли.

Постепенно шаг Джехола стал более уверенным. Время от времени он опускал голову к земле и принюхивался к пучкам жесткой травы, отщипывал ее и жевал. Значит, очень проголодался, чтобы есть такое. Сколько дней он уже жил без настоящей пищи?

Уроз вспомнил про пост кантар, который устраивают в конце лета для лошадей, предназначенных для бузкаши. Но их выставляли на солнце неподвижными, а ночью они лежали на свежей, мягкой и чистой, как царское ложе, подстилке. А Джехол спал где попало, как попало, на диком холоде и с пустым брюхом после изнурительного перехода, длящегося от рассвета до заката. Уроз провел рукой по шее коня. Нащупал там дряблые складки. И ребра тоже уже стали проступать. «Я его убиваю», – подумал Уроз. «Дойдет ли он до конца? Эта, что ли, гора самая опасная?». Уроз вспомнил слова Гуарди Гуэджа. Последняя преграда – хребты Гиндукуша… За ними – степь… Джехол был достаточно могуч и вынослив, чтобы добраться до дома, пусть обессиленным, искалеченным… Ему, Урозу, это под силу, несмотря на рану, несмотря на увечье. И опять ударил он Джехола каблуком в бок. И тот пошел быстрее, не обращая внимания на высохшую траву и колючки.

Веки Уроза отяжелели. Шея совсем ослабла, и голова качалась в такт движению. Что так убаюкивало его? Равномерный шаг коня? Или сок маковой соломки, примешавшийся в его кровь и утяжеливший ее, сделавшее ее похожей на свинец? Так и не ответив на эти вопросы, он уснул, держась пальцами за гриву.

Он так и не понял, отчего проснулся. От резкого похолодания? От того, что конь остановился? Его первым движением было посмотреть на небо. И опять ход времени удивил его, как и по окончании подъема. Но только иначе. Ему казалось, что он дремал всего одну минуту. А на самом деле теперь можно было уже спокойно смотреть на солнечный диск, приблизившийся к горизонту. Уроз огляделся и не узнал пейзажа. Вместо саванны вокруг простиралась каменная осыпь. Справа взгляд упирался в высокий глинистый подъем, усеянный красноватыми камнями. Перед ним начинался спуск. Склон был не страшен для доброй оседланной лошади со здоровым человеком в седле. Но Джехолу предстояло доставить вниз наполовину изувеченного всадника, без седла и без стремян. Надо было хотя бы разбудить его. И Джехол ждал этого момента, остановившись у начала спуска.

Уроз откинул торс назад, перенес вес тела на крестец, уперся обеими руками в хребет лошади, сжал ей бока, сколько было мочи.

– Я уже не сплю, – произнес он. – Пошел…

Они спускались вдоль естественной стенки, и направлявшей их движения, и защищавшей от падения. Повороты, углубления, снова повороты, снова углубления, крюки серпантина… Бесконечный спуск… Урозу казалось, что он плывет по какому-то потоку в кошмарном сне. Лодка то и дело зарывалась носом в воду, и ему приходилось применять неимоверные усилия, чтобы удержаться, вцепившись в корму, и не перевернуться. Прилив крови к голове туманил взгляд, в висках стучало. Судорога сводила мышцы рук и ляжек. Он был уже не в силах это выдерживать и снова повалился на загривок Джехола, вцепился в шею, как он это уже сегодня делал. Уже и тогда он казался себе падшим настолько низко, что дальше уже просто невозможно. На этот раз позор был и того больше. Он даже не лежал на спине коня, держась за него руками. Он сползал, сидя чуть ли не на шее лошади, и тело его, бесформенное и бессильное, смешно свисало, болталось на загривке, то и дело рискуя от малейшего толчка перекувырнуться через взмокшую от пота гриву. Был момент, когда из-за этого груза на загривке, тянувшего коня вперед, Джехол не смог продолжать спуск. Он почувствовал потребность упереться плечом в выступ каменной стены, передохнуть и дождаться, когда к нему вернется сила.

Прижатый вот так к стене, бессильный, покалеченный, беспомощный, Уроз подумал: «Зачем терпеть этот позор? Я же никогда не боялся смерти».

Дыхание Джехола становилось все ровнее. Ноги его тряслись меньше.

«Стоит мне отпустить руки, и все кончится», – думал Уроз. Он тут же увидел себя внизу, разлагающимся вонючим трупом, как дохлая собака. И еще крепче обхватил шею Джехола. Умереть – да. Но вот так – никогда. Постыдные поступки в жизни можно исправить, искупить. Тогда как лишенный чести уход из жизни не исправишь никогда…