Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)

– Сколько? Десяток тысяч «профессионалов» с большой дороги? Сколько-то лавочников. Сколько-то моих друзей, фабрикантов. Ну, проведет он в сенат горсточку реставраторов. А у нас одних фермеров более полумиллиона. А ремесленники? А батраки? А издольщики? А часть рабочих, которая всегда идет с нами? Правда, уйдут от нас католики и евангелисты. Но почему они будут блокироваться не с нами, а с «джентльменами»? Не убежден. И трудовики охотно отдадут нам свои голоса, если мы станем чуточку прогрессивнее наших соперников. Придется в чем-то уступить левым. Расширяя промышленность, нельзя забывать и о рабочих руках.

– Значит, вы думаете о расширении промышленности?

И я не одинок в этом намерении… – Уэнделл встает. – Жаль, что мне надо идти. Хотелось бы поговорить. И не раз. Не возражаете? Тогда инициативу беру на себя. А сейчас взгляните вон на того невзрачного блондина в черном свитере у стойки бара. Единственный человек, которого пускают в клуб в рабочей куртке и без галстука. Видите? Если вы даже только поверхностно заинтересовались политикой, я вас с ним познакомлю. Так состоялось мое знакомство с Донованом, бывшим литейщиком, позднее – старостой цеха металлургов, а теперь – сенатором, депутатом от восьмого кантона Города.

9. Билль

Прошел месяц со дня нашего последнего разговора с Мартином: он был в длительной командировке от редакции, разъезжал по городам и поселкам периферии. Сейчас он, задрав ноги, лежит у меня на диване. Ночь. Электричества ночью в отеле нет, светят лишь пылающие дрова в камине и свечи в канделябрах. Мартин встает, берет один из них в руки, и свет падает на его похудевшее, небритое лицо.

– Древняя штучка, – говорит он, ставя канделябр на камин. – Чур, рассказывать тебе первому.

Мне, действительно, рассказывать первому – так мы условились еще до отъезда Мартина. А рассказать есть о чем. Например, о популистской конференции в Вудвилле, сменившей главу партии. Прошел Уэнделл – как и предполагалось, не очень охотно поддержанный фермерами. Но все-таки прошел: сказалось влияние Стила в партийных верхах и тактика «Сити ньюз», купленной Уэнделлом у ее владельцев. Предвыборная кампания уже началась, и хотя в сенате все пока еще оставалось по-прежнему, но повсюду говорили о билле, который вот-вот будет принят сенатом.

– А как относится к биллю Стил? – спрашивает Мартин. – И кстати, что ты у него делаешь?

Ничего. Должность фиктивная. Знакомлюсь с окружающими его людьми. Именно то, что мне и нужно. А к биллю он относится отрицательно – вероятно, будет голосовать против. Я передал ему слова Уэнделла, но он промолчал. В правительстве, думаю, единого мнения нет.

– Скажи мне, наконец, где сенат и где правительство? И что есть что?

– «Что есть что» просто и схематично. В сенате шестьдесят два места. Победившая партия образует кабинет министров, по-здешнему – секретарей. Глава партии – он же премьер-министр, одновременно ведающий государственной собственностью – казной, железными дорогами, рудниками. Четверо остальных секретарей представляют кто – администрацию Города, кто – промышленность и торговлю, кто – сельское хозяйство, а кто – цеховые организации, по-нашему профсоюзы. В сенате они голосуют, в правительстве действуют. Сущность капиталистической системы везде одинакова.

– А что изменит билль?

– Только внесет разлад в систему управления.

– Значит, комми отколются?

– Оставь свой жаргон, Мартин. Противно слушать. И повторяю: не ищи земных аналогий. Коммунистической партии здесь нет. Рабочее движение только еще приобретает организованный характер – мешают цеховая раздробленность и промышленная отсталость. Но уже нарождается что-то вроде социал-демократии марксистского типа.

– Донован? – улыбается Мартин. – Нашел-таки?

Я раздумываю, говорить или не говорить Мартину о моих встречах с Донованом. Первая была, пожалуй, наиболее примечательной…

Мы стояли у стойки бара, уже без Уэнделла, критически рассматривая друг друга.

– Интересно, чем это я мог заинтересовать вас? – спросил Донован. Он был серьезен и холоден.

– Мне нравятся ваши выступления в сенате, – ответил я.

– И мой билль против цеховой раздробленности за всецеховое объединение с единой экономической программой?

– Иначе, за единый профессиональный союз?

– Несколько непривычно звучит, но можно назвать и так. За него голосовали шесть депутатов из шестидесяти.

– Будь я в сенате – я был бы седьмым.

– Интересно, – сказал Донован. – Вы и газету нашу читаете?

– Конечно.

– И точку зрения ее разделяете?

– Вполне.

– Тогда почему вы работаете у Стила?

– Потому что отцы наши были друзьями и участниками Сопротивления в десятом году. Со Стилом мы случайно встретились. Его поразило мое сходство с отцом. Предложил работу. Я согласился, предупредив, что я новичок в политике и только пытаюсь ее осмыслить.

– Ну и как – осмыслили?

– Кое-что. Уэнделл, например, прогрессивнее Стила, так как стимулирует развитие производительных сил, а Стил тормозит его.