Все будет хорошо

Допустив в качестве одной из причин своих бед ссору с лаборанткой, Эркин про себя прорабатывал эту версию все более подробно. Предположение о чисто мужском внимании директора к Диле внутренне устраивало его, казалось все более достоверным, вот почему в разговоре с матерью он позволил себе слегка намекнуть на это. Он не имел дальнего умысла, просто оправдывался. Мать на мгновение сделала круглые глаза и тут же перевела разговор на другую тему.

Вскоре она сама заговорила о Дильбар.

— Узнала я про твою лаборантку. Ты знаешь, что она собиралась замуж, но у нее ничего не вышло?

— Знаю, — сказал Эркин. — Она говорила.

— Родители вначале очень переживали, — сказала мать. — Тот мальчик теперь женится, и мы приглашены на свадьбу. Его сестра Мухабат бывшую невесту не хвалит. Ты попроси Азима Рахимовича, чтобы ее от тебя перевели.

— Попроси! — язвительно сказал Эркин. — Его надо просить, чтобы он меня перевел в лаборанты. Он меня уволить хочет.

То, что Эркин не мог выговорить отцу, он вынужден был подробно рассказать матери.

Вечером в их гостиной появилась Муха. Она принадлежала к тому немногочисленному разряду узбекских женщин, которых в добропорядочных семьях не слишком жалуют. О чем мать говорила с Мухой, Эркин мог лишь догадываться. Часов в десять мать попросила Эркина отвезти гостью домой.

Ей было сильно за тридцать, и никакая косметика не могла скрыть дряблой кожи и одутловатости лица. Вообще косметика в Ташкенте в середине лета мало способствует красоте.

В машине Муха сразу закурила, затянулась с облегчением и жадностью.

— Эта девочка не для тебя, — сказала она, выпустив из округленных губ длинную струю дыма. Родители ловко скрыли от нее цель своих расспросов. — Она себе на уме. Ей нужен человек постарше, с положением. Ей доктор наук нужен с солидным багажом, лучше всего привезенным из-за границы. Знаешь, в каких больших чемоданах возят багаж из-за границы.

Эркин рассмеялся, Муха ему начинала нравиться. В ее помятости и поношенности была какая-то привлекательность. Плохо, что появляться с ней на людях будет неловко.

— Кофры, — сказал Эркин. — Такие большие чемоданы называют кофрами.

— Знаю, — кивнула Муха. Она все знала в этой жизни и не понимала, почему ей так не везет. Никто из ее сверстниц, бывших подруг по школе и университету, не чувствовал так приближения старости. Она знала и это.

— Может быть, зайдешь? — спросила она, когда машина остановилась у хорошего кооперативного дома. — Выпьем кофе, у меня кое-что найдется в холодильнике.

Приятели у Мухи были самые разные, но все больше люди в возрасте, любившие хорошо выпить и закусить. Были женатые, были разведенные, все почему-то крупные, отяжелевшие. Мальчик ей нравился.

— Я живу одна, — сказала Муха, хотя это и так было ясно.

— Я лучше запишу телефон. Позвоню обязательно.

— Как знаешь, — пожала плечами женщина. — Тебе видней.

Когда он вернулся домой, у их подъезда стояла неотложка, в квартире пахло лекарствами.

Отец лежал в спальне на спине, врач укладывала в чемоданчик тонометр.

— Видишь, до чего довела твоя глупость, — сказала мать.

Азим Рахимович полдня заседал на юбилейной конференции в Академии, вечером предстояло не меньше времени высидеть на загородном банкете. Пожалуй, из всех обязанностей, вытекающих из все еще непривычного высокого положения, всенепременное присутствие на торжествах было самым обременительным. Требовалась особая привычка к длительному бездействию и безмыслию. Другие как-то приспосабливались; то ли умели думать о своем, то ли вовсе ни о чем не думали, а он с досадой констатировал, что не может отключиться от слышимого, все пропускал через себя, отмечал нелепости, противоречия, оговорки, пустословие. Сидящие в зале могли украдкой просматривать принесенные с собой бумаги, читали журналы, перебрасывались между собой репликами, иногда с озабоченным видом спешно выходили за дверь и решали свои дела в коридорах и фойе. Азим Рахимович сидел в президиуме на виду у всех. Тут не то что поговорить или почитать, тут даже выражение собственного лица надобно было контролировать.

В перерыве он сбежал, как студентом сбегал со скучных лекций, и, как в давние времена, ждал упреков.

В свой институт он влетел с радостным чувством высвобождения, весело поздоровался с Мирой Давыдовной, кивнул на разноцветные телефоны:

— Ничего срочного не было?

— Только это, — секретарша протянула ему несколько библиотечных карточек с впечатанными туда сообщениями о звонках и визитах.

В кабинете жалюзи опущены, кондиционер гудит на максимуме. Как он и ожидал, ничего экстраординарного карточки не сообщили, все, кто мог позвонить «сверху», сидели вместе с ним в президиуме. Лишь две карточки остановили внимание: «Звонила Ваша супруга, просила передать, что профессора Махмудова положили в стационар». И еще: «Звонил Эркин Махмудов, просил отложить встречу в связи с болезнью отца».