Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Мне здесь, на Ванзее, спокойно, и даже непривычно спокойно. Болтаюсь по магазинам, делаю вид (для самого себя), что работаю, вечером пью пиво и выползаю, как все местные, на набережную, чтобы созерцать закат… Много ли человеку нужно! И уж почти способен поверить, что впереди, не только здесь, сейчас, целое огромное пространство жизни, заполненное теплым летом и несложным бытом, который здесь никогда не тяготит.

Когда Манька прокричала мне по телефону: папа, тут хорошо, приезжай! – я решил ехать. Не без колебаний, знал, что так хорошо всем нам уже не будет, просто хоть что-нибудь да огорчит. Но билет купил, а с помощью Катарины смог передать в Дом художников «Лукас», чтобы там, в балтийской деревне, моих разыскали, но меня не выдавали. А то не знаю, где они живут, а сюрприз хочу сделать: здравствуйте, я ваш папа!

Катарина засмеялась: «Как же ты найдешь?» – «Найду, – отвечаю. – Примерно представляю… Да и поселочек крошечный. Можно и на улице поискать, и на пляже. Две девчонки на двух велосипедах». Но немцы не разобрались, сказали Марише все, как есть. Мариша перезвонила Томасу, а он продиктовал Катарине, а она написала записку на дверях, что мои меня ждут и встретят и уже запланировали ресторан на вечер (угощают!). Но чтобы я захватил побольше денег…

А вечером следующего дня уже я угощал их в ресторане, а хозяин (он же владелец гостинички, где мои проживали) подошел познакомиться. Приятный господин профессорского вида, мы в прошлом году видели его на взморье с собакой, тут все на виду – и люди, и собаки, и аисты. Хвалил Машкин немецкий и принес ей в подарок малиновый пирог. Она, как собачка, за успехи получает вкуснятину. Я с ходу без запинки проспрягал глагол: «Их бин, ду бист…» С детдома помню. Коронный номер. Но пирога не заслужил.

Вернулся в Берлин. Работать надо, а мои еще на недельку задержатся на Балтике. Там у Машки подруга, а еще любимая лошадка на ферме. Дети работают, помогают ухаживать за животными, за это можно ездить верхом. Недалеко, по полям и вдоль моря.

А у меня руки… С Селигера так и тянется, жуткое воспаление суставов. Распухла левая, пришлось обратиться к врачу, и началось. Правая… я один. Ни помыться, ни одеться. На одной руке гипс, другая жестко перемотана, и резкая боль при каждом движении.

Мои вернулись, как увидели – в рев. Особенно Манька. Не могли привыкнуть к моему новому облику. Компьютер запрещен, так как это нагрузка на руки, по всему телу аллергия от антибиотиков – сыпь! И сразу, тоже неожиданно, операция двух суставов. Доктор Харбрехт сказал, что операция фронтовая. Машка переводила в госпитале, справилась.

Сегодня день рождения Мариши. Сфотографировались втроем – я, она и Манька рядом с огромным букетом гладиолусов. Попросил друзей, они привезли, самые красивые в Берлине, наверное. И весят несколько кило.

Второй день после. Печатаю одним пальцем. Немного диктую Марише.

Как полечу? Девчонкам таскать чемоданы? И что далее, без рук, один бог знает.

* * *

1 НОЯБРЯ

За окном поздняя осень, дождит. А все, что было, кажется уже не таким страшным. До дому добрались… Мариша, бедная, паковала и тащила чемоданы, а Манька охраняла меня, чтоб никто нечаянно руки не задел. Решил компенсировать пропавший отпуск Крымом, но накануне отъезда снова слегка опухла левая рука, так что решалось на ходу: ехать, не ехать. Да еще звонок, это уже когда стоял у дверей – умер Лева Разгон. Звонил Кирилл Ковальджи, он произнес: «Езжай, мы тут справимся. Вернешься на девять дней».

Встречал с поезда, на «Айвазовской», Леня Петров, и с ходу позвонил главврачу Коктебеля. Тот быстро осмотрел и сразу решил: нужна еще операция. Вызвали «Скорую», повезли в Феодосию, в военный госпиталь. Там мои читатели. Бедные наши врачи, золотые руки, а условий, а лекарств просто никаких, даже бинтов… Ничего. Жить буду.

А далее ходил, облизывался у моря, и каждое утро на машину (спасибо Лене Петрову, всегда находил транспорт), и в госпиталь. Практически делали то же, что и немцы, в двух местах разрезали и вставили трубки… Последние три дня вроде разрешили купаться, но разразилась буря…

Кстати, военный хирург пояснил, что это вовсе никакая не зараза, просто воспалились локтевые «мешки». Я ему рассказал, как греб на лодке на Селигере. А он: «В Турцию погрести не желаете? Пора».

Но нет худа без добра: такие же лечения в Москве достались бы куда тяжелее, ведь я отдыхал. Обратно провожал Слава, и пили коньяк до отхода поезда. За помин души Левы Разгона.

Коктебель этого года был особенно пуст: дорога теперь очень дорогая, местные в отчаянии, ведь кормятся от приезжих. Но и новшество: мои знакомые построили двухэтажную гостиничку на восемь комнат (современно, горячая вода, удобства), сдают и получают доход. А Дом творчества как старая баржа, все проржавело, и воды нет… И цены выше… В конце во всем 19-м корпусе я оставался практически один.

* * *