Все, что мы хотели

Я печально улыбаюсь, пытаясь осмыслить аналогию.

– Да. Я ещё толком не поняла, но чувствую – будет трудно.

– И… просто на всякий случай… станет гораздо труднее, а потом наконец легче… Во всяком случае, так было со мной. Но я хочу, чтобы ты знала: ты поступаешь правильно.

– Да, – говорю я. – Ну то есть… всё сложно. И да, и нет.

– Я знаю. Люди обычно стараются свести причины развода к минимуму. Уместить в одно предложение. «Он мне изменил». «Она пьёт». «Он играет в карты». «Она слишком много тратит». На самом деле всё не так просто. Но ты знаешь, что поступаешь правильно…

Я не могу понять, хочет ли он выяснить, что случилось, или просто мыслит вслух. На всякий случай отвечаю:

– Да. В наших отношениях проблемы начались постепенно и понемногу накапливались. Трудно найти причину. Но если так уж нужно, я скажу: я просто поняла, что у нас теперь разные ценности. Может, так было всегда…

Тедди кивает.

– Да. Но уверен, ты разберёшься. Ты самая умная женщина, что я встречал.

– Да ну брось. Мы оба знаем, что Джули гораздо умнее. – Но тем не менее я польщена. Я гораздо выше ценю комплименты моему уму и суждениям, чем внешности – а от Кирка всегда получала лишь вторые.

– Джули тоже молодец, – говорит Тедди. – Но она замужем за человеком, который носит униформу, и так и не выбралась из Бристоля. Значит, не такая она умная, да? – Он улыбается, отпивает ещё пива.

– А это здесь при чём? – Интересно, думаю я, он сейчас начнёт самоуничижаться или демонстрировать свою моральную неустойчивость?

– Да я шучу, – говорит Тедди, делая ещё глоток.

– Ну смотри, – говорю я на всякий случай. – Может, ты и прав. Джули замужем за пожарным и живёт в Бристоле. Я замужем за богачом и живу на Белль-Мид. И кто из нас счастливее?

Тедди пожимает плечами, будто не желая сдаваться.

– Уж не я, сказала пегая свинья. – Мне почему-то вспоминается одна из любимых маминых поговорок.

Тедди хмурится, о чём-то глубоко задумавшись.

– О чём ты думаешь? – спрашиваю я.

– Честно?

– Да. Конечно. Расскажи мне.

Он опускает взгляд.

– О том, почему ты меня бросила.

– Я тебя не бросала, – говорю я, хотя так оно и было. – Мы просто… расстались.

Тедди смотрит мне в глаза, потом, не желая спорить, говорит:

– Видимо, ты однажды поняла, что я для тебя недостаточно хорош. Ты хотела большего. Это нормально. Просто признай, я пойму.

– Это не так, – отвечаю я быстро и с чувством.

– Тогда в чём дело? В Кирке? Вы уже были знакомы?

– Нет, – говорю я. – Честное слово. Дело не в нём.

– Но почему? Не то чтобы сейчас это уже было важно…

Желудок сжимает спазм. Я не знаю, что ему сказать, кроме правды. Никогда в жизни я не могла представить, что буду сидеть рядом с Тедди на крыльце родительского дома и рассказывать ему, как меня изнасиловали двадцать с лишним лет назад. Но именно это я и делаю. Я констатирую факты, как журналист, изо всех сил стараясь не сорваться.

– Теперь ты понимаешь? Это не ты был недостаточно хорош для меня. – Я вновь чувствую себя восемнадцатилетней девчонкой, ровесницей Финча. Девчонкой с разбитым сердцем. – А я – для тебя.

– Господи, Нина… – шепчет Тедди. Его глаза полны слёз. – Я и не знал. Почему ты мне не сказала? Я всегда был бы рядом…

– Я знаю. – Мне очень хочется повернуть время вспять. Я столько всего сделала бы по-другому.

Глава двадцать вторая

Лила

Перед тем как лечь спать, я забыла задвинуть шторы, и первое, что я вижу, проснувшись утром, – папу, который скорчился на крыльце, вооружившись садовым шлангом, большой щёткой и ведром. Рукава его толстовки закатаны, энергичные движения напоминают мне о том, как он пилит или шлифует древесину у себя в мастерской. Предчувствуя что-то нехорошее, я выбираюсь из кровати и подхожу к окну. Тогда-то я и замечаю наконец кислотно-оранжевую надпись, выведенную на крыльце. От неё остались только буквы «ШЛЮ», но нетрудно догадаться, каким было всё слово целиком.

Мне кажется, что меня вот-вот вырвет. Я бегу в туалет, открываю крышку унитаза и, согнувшись над ним, жду, но ничего не происходит. Тошнота сменяется ужасом. Я иду мимо прихожей, стараясь не смотреть на себя в зеркало, открываю дверь, чувствуя прохладу весеннего утра.

Папа, стоя на четвереньках, поднимает на меня глаза и говорит:

– Быстро в дом.

Его голос спокоен, но я по опыту знаю, что это иллюзия. Назревает по-настоящему чудовищный скандал.

Я говорю себе, что надо его слушаться, но стою на месте. Стою и смотрю, как исчезает буква Ю, и остаются только ШЛ. Я могла бы думать сейчас о чём угодно, но чувствую лишь благодарность за то, что краску можно оттереть – а она ведь могла бы оказаться и водоустойчивой. Иногда папа не видит плюсов ситуации.

– Я сказал, быстро в дом! – Папа повышает голос, но по-прежнему не смотрит на меня.

Я отхожу на несколько шагов, прячусь в доме, бегу в спальню, смотрю в телефон. Никаких новых сообщений с тех пор, как я проверяла в последний раз, где-то в полночь. Быстро набираю Финчу.

– Доброе утро, – говорит он жизнерадостно, как и положено на следующий день после секса.