Все что нужно ей

— Если честно, сейчас я мечтаю только о покое. Знаешь, что такое счастье? Это покой. И уверенность в том, что ты ничего не хочешь менять.

Ольга повернула голову и посмотрела на меня огромными, темными глазами, которые сверкали на фоне грязно-серой массы, толстым слоем нанесённой на её лицо.

— Да, дорогая, тебе точно нужен ребёнок. Женщине не идет философствовать. Это только феминисткам идет, а у замужних на это времени не остаётся.

Я улыбнулась, не собираясь с ней спорить.

Часом позже мы распрощались на стоянке, Ольга первой отъехала, а я медлила, разговаривая с мужем по телефону. Стояла, облокотясь одной рукой на крышу машины, без особого интереса поглядывала по сторонам, и замолчала, пронзённая удивлением, ужасом и возмущением одновременно, когда заметила неподалёку Гришку. Он стоял совершенно спокойно, никого не боясь и ничего не опасаясь, на меня смотрел, и вроде бы ждал, когда я по телефону наговорюсь. Смотрел прямо на меня, а когда понял, что я его заметила, улыбнулся. А я дар речи потеряла. Тут же принялась оглядываться, словно воровка, пойманная на месте преступления, и совсем забыла, что с мужем по телефону разговариваю.

— Стася, ты слышишь меня? Что-то случилось?

Я рот открыла, но заговорить сумела лишь через несколько секунд.

— Нет, всё хорошо, Серёж. Просто тут паркуются… не слишком умело. Ты когда домой?

— К ужину. Я позвоню ещё.

— Хорошо. Целую тебя, — проговорила я непослушными губами, телефон выключила и убрала в сумку. А сама глаз с Гришки не спускала. Тот кивнул в сторону, и направился по тротуару к пятиэтажке сталинской постройки. Я села в машину, трясущимися пальцами вставила в замок ключ зажигания и вцепилась в руль, наблюдая за тем, как Гриша переходит дорогу в неположенном месте. Оказался на другой стороне улицы и скрылся в подворотне. Я дыхание перевела, глянула на себя в зеркало, на пылающие щеки, и наконец, тронулась с места. Выехала на дорогу, затем свернула в подворотню, и, недолго мудрствуя, приткнула машину у помойных баков. Вышла, огляделась, отыскивая его взглядом, а голос неожиданно услышала за своей спиной.

— Пойдем.

Сильные пальцы сжали мой локоть, я дико на Гришу глянула, но пошла с ним. Он распахнул передо мной деревянную дверь подъезда, мы вошли и оказались в прохладном полумраке. Тишина стояла такая, словно дом был нежилым. По лестнице мы подниматься не стали, Гриша подтолкнул меня в полутемный простенок под лестницей, я же только глаза таращила, не в силах оказать ему сопротивление. Дар речи обрела только после того, как схватилась за прохладную, противную на ощупь стену, и брезгливо поморщилась.

— Ты с ума сошел, — гневно зашептала я ему. — Тебя давно не должно быть в городе!

— Ты заметила, что ты при каждой встрече меня отсылаешь?

— Я заметила, — кивнула я. — И нормальный человек понял бы с первого раза и уехал!

— А я не нормальный.

— Это точно, — не стала я спорить. — Ты, видимо, ждешь, когда тебе голову оторвут!

— Ты на мужа своего намекаешь? Нет, ему слабо.

Я презрительно фыркнула.

— Правда? Да где бы ты был, если бы я тебя не спасла три дня назад?

— Ну, помнится, ты говорила, что твой муж человек порядочный, а теперь грозишь мне им?

— Он бы вызвал милицию, — гневно начала я, а Гриша рассмеялся мне в лицо.

— Ага. И посадили бы меня за похищение.

Я только дышала тяжело, не зная, как с ним разговаривать.

— Гриша, вот что ты упрямишься? Тебе уехать надо. Деньги у тебя есть… Так что не ищи лишних проблем.

— Что ты мужу про деньги сказала?

Я отвернулась.

— Ничего не сказала.

— И он не хватился?

— Пока нет, ему не до этого. Да и не должен он их хватиться, он отдал их моей матери. Я с ней поговорила, — призналась я. — Она не будет заговаривать о них.

— Настька.

Я голову подняла и посмотрела возмущенно.

— Хватит называть меня так, я тебе не кошка! Я, как человека тебя прошу, уезжай! — Я выдохнула это ему в лицо, а когда он улыбнулся, мне это показалось издевательством.

— У меня в городе дела, котенок.

— У тебя дела? Ты понимаешь, что Сережа про тебя знает? И Ефимов!..

— Что Ефимов?

— Он же настоящая ищейка, если след взял, не успокоится.

— А ты за меня переживаешь?

— Что ты выдумываешь? — возмутилась я, а он вдруг схватил меня за локти и притянул к себе. Я забилась в его руках, чувствуя, как в груди стремительно растет предательское томление. Даже раскаты грома почудились. И еще надеясь на что-то, взмолилась:

— Пусти, Гриш.

Вышло еле слышно, он смял мои губы своими, и я в отчаянии коротко и протестующе застонала. Его щеки были колючими, дыхание горячим, а руки сильными. Я от досады на саму себя чуть ногами не затопала. Что я делаю в этом старом подъезде, в котором пахнет сыростью и чем-то казенным, в обнимку с бывшим уголовником?

— Гриша. — Меня будто черт за язык дергает, я без конца его имя повторяю. Голову отклонила, пыталась отдышаться после глубокого, жадного поцелуя, Гришка шею мою продолжал целовать, а я за плечи его хваталась, и все шептала ему в полузабытьи:

— Тебе уехать надо. Послушай меня, пожалуйста. Пообещай мне.