Все, что получает победитель

Удивленный Михаил глазам своим не верил: каким только он не представлял Шурика Фомичева, но только не тем, кем он оказался! Он удивительно напомнил… Петровича, Мишиного учителя. Именно так учитель выглядел, когда Миша Айзенштат был нервным трепетным студиозусом, алкающим открытий юнгианского масштаба, а сам Петрович был мастером в расцвете лет. Ослепительное дежавю! В голове сразу же начали крутиться блестки ассоциаций о том, что обоим присущи архетипичные имена-прозвища: что Петрович, что Шурик — клички героев сказочного эпоса новейших времен, Иванушка-дурачок и Данило-мастер XX века. Отдушина израненной и преданной русской души… Русской! Доктор улыбнулся, вспомнив диалоги давно минувших дней.

— Мишка, какой-то ты не еврей совсем! — раздражался Петрович, когда его ученик не оправдывал карьерных ожиданий.

— Я же по папе только, — оправдывался Миша, ухмыляясь.

— Оно и видно! А жить как будешь, когда я умру? Я-то думал, хоть ты за меня просочишься в еврейскую мафию, — хихикал Петрович. — А тебя с твоей фамилией и параличом органа выгоды не примут ни туда ни сюда. Совершенно ты неправильный! Достался мне лучший ученик, а взять-то с тебя нечего.

Да, Петрович был человечище! Только… сходства не может быть! Внутренне они с Шуриком противоположны. Хотя Фомичев сразу расположил к себе. Он казался воплощением того понимающего друга, которого никогда не было у Миши с тех пор, как умер Петрович, и которого ему отчаянно не хватало. С которым хорошо и не страшно, потому что его не нужно оберегать и защищать от демонов. У которого можно — какая роскошь! — попросить совета. Который хотя бы на один вечер способен остановить бесконечный маятник твоих сомнений.

— Чем же я обязан вашему счастью быть со мной знакомым? — растерянно отозвался Миша.

— Как же — чудодейственный семейный доктор Брахманов!

Мише понравилось, что он иронизирует без всяких политесов и кодексов вежливости. Это честно! Хотя и пришлось с содроганием откреститься от роли семейного доктора, которую Айзенштат никогда на себя не брал. Еще чего не хватало!

— Я не семейный доктор, я лечил только одного члена семьи, — ответил он как можно более отстраненно. — Но для того, чтобы достичь результатов в лечении, мне необходимо видеть семейную ситуацию в целом, и, наверное, отсюда такая иллюзия…

— А мечтали у вас лечиться все! — лучезарно заверил Шурик.

— Все — это кто же? — Миша чувствовал, как стремительно глупеет от этой грубой лести. Он не ожидал наплыва дружелюбных скелетов из шкафа. Его собеседник тоже немного смешался, и «тайных воздыхателей» доктора не выдал, примирительно заверив в том, что его имя часто муссировалось в разговорах.

— Марта считала, что вы сотворили чудо с ее братом… Но не только она! Их отец тоже отзывался о вас лучшим образом!

— А их мать? Что говорила их мать, вот что мне интересно! — вырвался у Миши много лет мучивший его вопрос.

— Мать Левушки Прасковья Николаевна считала, что ее сын абсолютно здоров. Просто впечатлительный и ранимый, как все недюжинные таланты. Впрочем, ей не особо было позволено влиять на сына. Когда он окончил школу, Лев Ксенофонтович отселил ее на дачу, чтобы не мешала спартанскому мужскому воспитанию. Ну а матушка Марты умерла почти сразу после ее рождения, как вы, наверное, знаете.

Миша неопределенно кивнул, хотя ничего этого не знал, и чуть было не расплылся в непроизвольной улыбке при воспоминании о «спартанском» воспитании Левки Брахмана. Однако репрессивная семейка! Отселить мать… и Шурик об этом говорил так буднично, словно это в порядке вещей. Миша вспомнил Ксенофонтовича, потом взглянул мельком на Шурика. Как тесть и зять они, пожалуй, друг другу подходят. Интересно, как моментально меняется впечатление о человеке: минуту назад Миша готов был раскрыть этому человеку все карты, рассказать все как есть про Катю, про Сонечку, про Леру — с детской надеждой на то, что ему поведают правду о тайных прегрешениях молодого муженька Марты. А теперь вдруг бросилось в глаза, как вписался Шурик в семейный портрет Брахманов, а значит, с ним надо держать ухо востро. И с чего ему привиделся Петрович? Сентиментальный пароксизм. В который раз убедишься, что личная заинтересованность крайне вредит врачебному профессионализму…

— Видите ли, я вас пригласил, потому что мне очень важен… взгляд со стороны на внутрисемейную обстановку, а насколько я понял, вы как раз тот человек, который может мне в этом помочь. Если, конечно, это не противоречит вашим интересам! Насколько я знаю, Марта Львовна умерла от передозировки седативными веществами, и мне важно знать, могло ли это быть самоубийством. Потому что в таком случае его можно считать семейным анамнезом. Судмедэкспертиза в данном случае не может дать исчерпывающего ответа. Здесь важно то, что знали близкие люди и что лежит вне сферы доказуемого.

Шурик стал сразу чужим и холодным, словно Миша перешел к тону официального допроса.