Все для фронта?

Вор-рецидивист Н. В. Борисов имел пять судимостей и 13 приводов в милицию за кражи и грабежи. Тем не менее его решили послать на фронт. Трижды – 15 декабря 1942 г., 25 марта и 6 июля 1943 г. – он сбегал с пересыльного пункта и за время нахождения в городе в составе организованных воровских групп совершил до пятнадцати краж, и это только те, что удалось раскрыть.[483] Подобные случаи были возможны, вероятно, потому, что советская власть и вправду наивно думала, что вчерашние воры и жулики действительно преисполнятся решимости защищать Родину. И нельзя также забывать о том, что по уголовным понятиям 30-х – 40-х годов служба в армии, как говорится на блатном жаргоне, была «в падлу».

Мобилизованные отправляются на сборный пункт

Благодаря статье 28 УК РСФСР некоторые преступники получали в общей сложности по 50–60 лет заключения и снова оказывались на свободе. Это лишний раз показывает, что сталинская репрессивная машина, бывшая столь безжалостной к многодетным матерям, крестьянам и простым рабочим, проявляла невиданный гуманизм и сочувствие к тем, кто действительно заслуживал сурового наказания. Статистика работы военных трибуналов показывает, что 70 % осужденных на основании статьи 28 УК направлялись в действующую армию, а что из этого получалось на практике, показано было выше.

В справке УНКВД Горьковской области от 3 декабря 1943 г. также говорилось: «Детская беспризорность и безнадзорность в городе являются питательной базой для уголовных элементов, которые вовлекают детей в преступную среду и формируют из них воровские группы… Сильно развита в городе сеть воровских притонов и так называемых притонов разврата, в которых уголовный элемент и дезертиры находят себе приют, как для временного нелегального проживания, так и для сбыта краденых вещей. Характерным является тот факт, что большинство таких притонов выявлено у женщин, мужья которых находятся на фронте. Эти женщины в личных интересах и целях легкой наживы завязывают знакомство и, по существу, становятся пособниками уголовному элементу. Общественность города, зная о таких местах, слабо помогает в их выявлении».[484]

Органы милиции всячески активизировали борьбу с преступностью. Как показал опыт, одни и те же притоны после их накрытия вскоре возобновляли свою деятельность, поэтому в районных отделах велись картотеки на подобные заведения и проводились регулярные повторные рейды. На рынках, где традиционно скапливался воровской элемент и сбывалось краденое, проводились массовые проверки документов и облавы с последующей проверкой всех подозрительных лиц. Лица без определенных занятий арестовывались и выдворялись из города. Впрочем, последнее оказалось малоэффективным, поскольку бомжи за неимением другой «профессии» вскоре возвращались обратно и продолжали вести привычный образ жизни. В связи с ростом карманных краж милиция формировала специальные оперативные группы, которые в штатской одежде патрулировали рынки, трамваи и трамвайные остановки, особенно в часы пик.

Надо отметить, что профессия карманника, или «щипача», в криминальной среде всегда была уважаемой. Мастерство этих людей оттачивалось годами и порой доводилось до идеала. Хорошим «специалистом» считался тот, кто мог незаметно обокрасть человека не только в трамвайной или уличной сутолоке, но и прямо средь бела дня посреди улицы.

Нина Дёгтева вспоминала, как она сама едва не стала жертвой щипача: «Надо было быть очень внимательным. Однажды я, уже будучи студенткой, поехала на Канавинский рынок за мылом. В руках у меня был портфель с учебниками. Я шла, глядя по сторонам, и вдруг какая-то женщина мне говорит: «Девушка, у вас сейчас книги вывалятся!» И тут я увидела, что мой портфель разрезан. И произошло это совершенно незаметно. В результате мне пришлось все предназначенные для мыла деньги истратить на ремонт портфеля».