Все еще здесь

Я потрясена. Солдат! Еврейский солдат! Лучше и быть не может! Прощай, Иззи, — сегодня ночью меня ждет новая фантазия!

Обед с кузеном Питером прошел невесело. Похоже, болтливость я унаследовала от Ребиков: Дорфы, как и моя мать, более сдержанны, скрытны и склонны к долгим молчаливым обидам. Выкрасив ногти киноварью, я позаимствовала у Мелани ее «Голф», заехала за Питером в «Атлантик Тауэре» и повезла его в «волшебное таинственное путешествие» по городу, которое мы обычно устраиваем приезжим. Сначала — за городскую черту, в Кальдерстонс-парк с огромными каменными атлантами и тремя параллельными аллеями — лаймовой, каштановой и буковой, мимо рододендроновых кустов, усеянных наивно-розовыми бутонами. В центре парка — киоск, в кото?ом мы с Сэмом еще детьми покупали мороженое «Уоллс» или «Лай-онс-Мейд» — три слоя крема, белый, розовый и коричневый, между двумя хрусткими вафлями (жалкое подражание американскому стилю — «у англичан, — так объяснял мне продавец, — совершенно нет вкуса к мороженому»). А вот на этой травке валялись мы под небом шестидесятых, благодаря судьбу за то, что родились в Ливерпуле, что покупаем себе сладости, игры и дешевую косметику в магазинчиках на Пенни-Лейн и знаем, что «Стробери Филдз» — не райские поля, усеянные земляничными ягодами, а прозаический сиротский приют всего в нескольких минутах ходьбы отсюда.

Я показала Питеру церковь со стрельчатыми окнами работы Берн-Джонса, на которых восседают ангелы, показала отделанные мрамором уборные в нашей филармонии, дала постоять в роскошной синагоге — ее три сине-золотых купола, усеянных звездами, видны издалека-в ярком утреннем свете. Провела по улицам желтых кирпичных домов, показала город мертвых под англиканским собором — сотню катакомб из красного песчаника, с узкими проходами, по которым проносят гробы. Показала во дворе собора могилки детей бедняков, а потом привела к нашей Мекке, нашему ирландскому Иерусалиму — собору Христа, Царя Небесного — бетонному цилиндру, увенчанному острыми шпилями, с психоделическими витражами вокруг алтаря и бронзовыми Христами работы Артура Дули, проливающими стальную кровь на бетонный пол.

За обедом Питер сообщил мне, что в Европе есть один человек, которым он по-настоящему восхищается: сильная личность, все было при ней — и мозги, и сила воли, — все, что нужно, чтобы противостоять всей этой нынешней гнили. (Боже, нет! Я, кажется, догадываюсь, о ком это он — пожалуйста, только не это!)

— Мэгги Тэтчер, ваша Железная Леди, и Рон Рейган — из них получилась команда на славу! Я оба раза голосовал за Рона, а потом за Буша.

Дальше разговор переходит на Клинтона и дело Ленински.

— Кошмар какой-то, никакой морали у этого человека, бедная его жена, ужасно.

Далее, такими же рублеными фразами, не оставляющими места для диалога, он сообщает, что Мэгги и Рон «спасли свободный мир, уничтожили коммунизм и навели порядок в экономике — вот за что я их ценю». Ест быстро и, кажется, без всякого удовольствия — просто, раз деньги заплачены, надо есть.

— Ну что, — спрашивает он, отказавшись от кофе, — закончили?

— Да, я закончила.

— Да нет, я говорю об этой ерунде.

— Какой ерунде?

— Вы что, издеваетесь надо мной? Дурачком хотите выставить?

— Да о чем вы?

— О том шоу, что вы мне здесь устроили.

— Каком еще шоу?

— Ну, эта экскурсия по городу. Прекрасно понимаю зачем — хотите мне показать, что вы здесь дома, а мы чужие. Свалились вам как снег на голову и еще чего-то требуем, так?

— Вовсе нет.

— Имейте в виду, меня вы не одурачите. О фабрике я все знаю.

— Конечно, и мы знаем, что вы знаете. Сэм сам вам все рассказал.

— У нас на эту фабрику такие же права, как и у вас.

— Верно.

— И провести нас вам не удастся.

— Мы и не собираемся.

— Да? Тогда зачем же подали заявление у нас за спиной и ничего нам не сообщили?

— Какое заявление? — Я снова сажусь.

— Вы прекрасно знаете, о чем я.

— Честное слово, не знаю.

— Вы сказали, что еще ничего не предпринимали. Так вот, это ложь! Я все выяснил! Вы подали заявление еще много лет назад!

— Да о чем вы говорите, черт возьми?

— Наши юристы все раскопали. Теперь-то мне все стало ясно!

— Слушайте, я вообще не понимаю, о чем вы! Заявление какое-то… Что за чушь?

— Следите за своим языком.

— Да идите вы к черту!

— Я не обязан сидеть здесь и все это выслушивать!

— Я тоже. Или вы объясняете, о чем идет речь, или я встаю и ухожу.

— То есть вы отрицаете, что подали заявление?

— Вот именно.

— Знаете, что такое Комитет по возвращению утраченного имущества?

— Разумеется. Они занимаются репарацией.

— Знаете, как это началось?