Ее настороженность, которая обычно была настороже и готовая ко всему, теперь ослабла. Я с удивлением заметил мягкость в ее глазах. Может быть, потому что она все еще не проснулась. Может быть, потому что она все еще была больна. Может быть, потому что я заботился о ней. Или может быть из-за чего-то другого. Но какова бы ни была причина, ее бдительность ослабла, и я планировал воспользоваться этим.
Я поднял руку, чтобы убрать волосы с ее щеки, точно так же, как я убирал челку в то лето. Я заметил узнавание в ее глазах.
— Мне снился тот день в лесу.
— А почему ты плакала?
— Потому что я знала, что больше никогда не увижу тебя.
— Я никогда не хотел причинить тебе боль, Кеннеди. Я просто был глупым ребенком.
Она кивнула и попыталась улыбнуться.
— Я знаю. Просто я надеялась на тебя. — Она вздохнула, и я почувствовал, что сейчас она отодвинется от меня, но мне не хотелось отпускать ее из своих объятий.
— Я думал о тебе много лет, после того, как ушел. — Она внимательно наблюдала за мной, ничего не говоря. — В некотором смысле, я бы хотел, чтобы ты отдала свою девственность кому-то другому. Кому-то, кто заслужил бы это.
Ее смех был нежным, но в нем слышалась горечь.
— Я хотела, чтобы это досталось именно тебе. Это было единственное, что у меня тогда было, единственное, что я смогла тебе отдать. До того как ты получил это.
Я не был уверен в том, что правильно ли понимал, что этим она хотела сказать. Кровь отхлынула от моего лица, челюсть сжалась. Но, конечно же, она не имела в виду…
— Что ты имеешь в виду?
Открытое и грустное лицо Кеннеди опять стало жестким и настороженным, как в тот момент, когда я снова увидел ее.
— После смерти Хиллари Хэнк стал… приходить ко мне. Ночью. В мою комнату. Именно поэтому я убегала и пряталась в лесу.
У меня в животе все перевернулось.
— Ты хочешь сказать, что он…
Ожидая ее ответа, я почувствовал, как мир вокруг стал неподвижным и ничтожным, способным уместиться на булавочной головке. Я молил Бога, чтобы я услышал это неправильно, но что-то подсказывало мне, что это не так.
— Это то, к чему он боялся прикасаться. Держался. Но это единственное к чему он не притронулся.
Меня переполняла смесь ярости и отвращения к тому, что сделал с ней отец Кеннеди. Ярость прошла по всем моим внутренностям и обожгла мои вены. Но я также почувствовал подавляющее чувство вины. Кеннеди нужен был порядочный человек в ее жизни, а не еще одно дерьмо, который в итоге только причинил бы ей боль.
Она теребила одну из моих пуговицу на моей рубашке, и я услышал ее глухой, душераздирающий смех.
— Да, я думала, что ты сможешь спасти меня от него. От этой жизни. От этой печали и боли. Но потом я поняла, что никто не сможет. Что этого никто не сделает. Не было никакого Супермена, который смог бы спасти меня. Я поняла, что если хочу выжить, то должна сама себя спасти. Я не смогла ждать, пока кто-нибудь другой это сделает.
Я отпустил Кеннеди и спустился с кровати. Я провел пальцами по волосам, чувствуя, что в любой момент смогу взорваться яростным пламенем.
Я расхаживал по комнате, не зная, что делать с кулаками и гневом, не зная как переварить эту информацию. Я был так поглощен своими мыслями, так оглушен пульсирующим стуком в ушах, что едва услышал ее тихий голос, когда она заговорила.
— Я знаю. Это отвратительно. Я даже не смогла сходить на его похороны, я чувствовала себя такой грязной.
— Отвратительно? Это… это… — Я даже не смог подобрать слова. Потом мне в голову пришла мысль, и я повернулся к ней лицом. — Почему ты мне не сказала?
Кеннеди сидела на кровати, ее волосы растрепались, глаза были широко раскрыты и полны боли.
— Я не хотела, чтобы ты относился ко мне как-то по-другому. Я боялась, что ты подумаешь обо мне плохо.
Ее слова были, словно удар ножом в сердце.
— Каким же чудовищем я был в твоих глазах?
Она еле улыбнулась, но ей мешал блеск слез, стоявших в ее больших зеленых глазах.
— Я не думала, что ты чудовище. Просто я любила тебя. Я не хотела, чтобы ты знал это. Вот и все.
— Но, Кеннеди, с тобой же жестоко обращались! Если бы я знал, я бы лучше позаботился о тебе. Я был бы более мягким. Я бы…
— Ты и так был нежен. Ты и так заботился обо мне. Я бы ничего не хотела менять в тебе. Ты был великолепен. Ты дал мне все, чего я хотела, до того как…
И про себя я закончил ее мысль: «До того как я исчез».
Я успел заметить боль в ее глазах прежде, чем она перевела взгляд на свои руки, играющие с подолом рубашки. Ей не нужно было это говорить. Я знал, что прав. И я честно не думаю, что чувствовал бы себе таким чудовищем, если бы убил кого-то. С таким же успехом я мог бы убить Кеннеди. Оставив ее, я обрек ее на детство, где она была во власти другого чудовища. А без меня ей некуда было бежать, никто ей не смог бы помочь. Она доверяла мне, когда не смогла доверять никому другому, отдала мне единственное, что могла отдать, а я испугался.
Мое горло сжалось от осознания того, что никакие объяснения никогда не изменят то, что произошло, никогда не будут иметь никакого значения. Но я отчаянно хотел, что бы она поняла…