Все к лучшему (СИ)

Не то чтобы он, красивый, не унюхал возможные проблемы. Еще как унюхал… Иначе, зачем пыхтеть, только сопли собирать? Но работа есть работа. Как часть тебя самого, а не какого-то отстраненного механизма. Невозможно называть себя журналистом, если не рассказывать о том, что происходит на самом деле вокруг тебя. А ты – там, где по-человечески интересное или жизненно конфликтное. По-другому нельзя. По-другому можно только наполнять, до края, суетную тоску отработки у кормушки зарплаты. На прокорм.

Конечно, в те дни я мог на время оторваться в командировку, достойную и безопасную. Никто бы не упрекнул. Может, и съехал бы, тем более что собирался в ту же Польшу, где бузили рабочие, подпадающие под увольнения. Весело бузили, с огоньком. Накануне в Варшаве я снял на камеру, сверху, с дома напротив, как они, осадив какое-то государственное здание, забросали оцепивших его полицейских из специальных сил «бутылками Молотова» с горючей смесью. Бутылки разбивались о пластиковые щиты и вспыхивали резким, словно обида, пламенем. Профсоюз «Солидарность», который когда-то и начал, заставив себя уважать, перемены в этой стране, после смены власти оказался ненужным. Не все могли или хотели открыть свое дело, что поощрялось, но рабочие места сокращались, а профсоюз дергался, по инерции, пытаясь защитить и их, и себя, уходящего. Революции всегда в итоге подминают под себя бюрократы. Пресса в Польше, однако, работала свободно, как и в тогдашней России. Журналистам не мешали и даже в жестких стычках полиции с демонстрантами и те, и другие не обращали внимания на телекамеры или фотовспышки. У одних было право требовать, у государства – защищаться. Что в этом особенного? Короче, в Польше тоже было не скучно, а для меня даже еще интересней. Потому как новая страна.

Но после того, что случилось в тот день в Минске, уехать я уже не мог. Это было бы на радость сапогу в погонах, который приказал сломать мне нос. По его расчету, как предупреждение. Нагляднее некуда. По моему разумению – безвыходность. Одно дело – поехать в командировку самому или хотя бы по направлению НТВ, чего, кстати, никогда не было. Почти все темы сюжетов, как правило, инициировались корреспондентом, а Москва принимала их или отказывалась. Другое дело – отскочить, как сбежать. Подтирая кровянку с носа и давая возможность кому-то получить благодарность за инициативность. В твоем мордобитии.

Ну как тут уехать?

Весна в том году выдалась на редкость ранней, щедрой на солнце и горячие протестные акции. День, который белорусская оппозиция выбрала для очередной массовой демонстрации, выплыл из мартовского утра ясным и теплым. Протестующие должны были собраться на главной площади республики, но идти далее, по проспекту, им не разрешили. Хотя было понятно, что пойдут. Молодежь никогда не останется в пространстве статистов: послушали кого-то и разошлись. Не на официальном митинге, куда сгоняют служащих, идейных, сообразно зарплате, и еще нацеленных на карьеру активистов. С носом по ветру, как с флагами. Молодежи, тем более протестной, нужен простор и движение. Ну не любят они пиво под футбол. Власти же надо, чтобы этого нигде не увидели. Каждый по-своему прав. Но особенно те, кого бьют.

В тот день какое-то никто в кабинете решило, что для этого лучше всего не допустить к съемкам неудобного журналиста. Дать телекомпании приказ через Кремль отвернуться от события они тогда не могли. Позавчера – не сегодня. Разговаривать тоже не умели: язык один, но вопросы языкознания разные. Вот и подловили…

За час до начала демонстрации мы с оператором выставились на, пожалуй, самом центральном перекрестке ведущего через город проспекта – у главного универмага города, Центрального банка и единственного тогда «Макдональдса». Я попросил снять общие виды Минска с прохожими, на все четыре стороны. У нас это называлось «нейтралка», живые кадры, подходящие почти под любой сюжет о сегодняшней жизни страны. Рядом с оператором пристроился милиционер, что успокоило, и я отошел от них, стоящих спиной, метров на десять, размять ноги и не мешать. Воскресный проспект был спокоен, малолюден и красив, как мужчина спозаранку, за завтраком. Неожиданно из-за угла выскочили двое молодых, расхристанного вида парней, неровных и как бы пьяных. Один, шатаясь, хлопнулся о мое плечо, развернув. Они только на мгновение остановились:

– Ты че?

И тут высокий с размаха ткнул мне тупым своим лбом в лицо. Типичный удар, направленный на то, чтобы сломать нос, вплоть до потери сознания и больницы. Не знаю, это было инстинктивно, но я машинально сдвинулся в сторону, и удар пришелся в глаз, до фейерверка. Так зажигают неповиновение.

Парни немедленно побежали обратно, к подворотне, а я, видя их еще неподалеку, уже дергал милиционера за рукав:

– Посмотри.

– Где? Кто? Что? – лупил мимо них глазами блюститель. – Все в порядке.

Когда они скрылись, он для очистки кожуры от совести прошелся во двор и даже дернул крайнюю закрытую дверь подъезда.

– Никого, – развел руками.