Все хроники Дюны

Внезапно он вонзил взгляд в Ребекку, похожий в своих очках на сову.

— Не ты ли навлекла на нас зло, Ребекка?

Она знала, что это значит.

— Посторонние всегда думают, что в бенегессеритках есть нечто нечестивое, — сказала она.

— Значит, теперь я, твой Рабби, Посторонний?

— Ты сам удалился, Рабби. Я говорю с точки зрения Сестер, которым ты заставил меня помогать. То, что они делают, часто скучно. Скучно, но зла в этом нет.

— Я заставил тебя помогать? Да, я сделал это. Прости меня, Ребекка. Если нас объединяет зло, то это сделал я.

— Рабби! Перестань. Они многочисленный клан. И по-прежнему, они придерживаются раздражительного индивидуализма. Неужели многочисленный клан ничего не значит для тебя? Неужели мой сан оскорбляет тебя?

— Я сказал тебе, Ребекка, что оскорбляет меня. Собственной рукой я научил тебя следовать книгам, отличным от… — он поднял свиток, словно это была дубинка.

— Книги здесь ни при чем, Рабби. О, у них есть Кода, но это только собрание напоминаний, иногда полезных, иногда негодных. Они всегда приспосабливают Коду к текущим нуждам.

— Есть книги, которые не могут быть приспособлены, Ребекка!

Она посмотрела на него сверху вниз с плохо скрытым ужасом. Неужели он смотрит на Сестер так? Или страшно говорить? Джошуа подошел и встал рядом с ней. Руки его были в масле, черные пятна размазаны по лбу и щекам.

— Твое предложение было верным. Они снова работают. Как долго протянут, я не знаю. Проблема в том…

— Ты не знаешь проблемы, — вмешался Рабби.

— Проблема механики, Рабби, — сказала Ребекка. — Это вне-поле мешает работе механизмов. — Мы не могли поставить нефрикционную аппаратуру, — сказал Джошуа. -Слишком откровенно, если не считать дороговизны.

— Нарушилась работа вовсе не твоей аппаратуры.

Джошуа посмотрел на Ребекку, подняв брови. «Да что с ним?» Значит, Джошуа тоже верил в проницательность бенегессериток. Это оскорбляло Рабби. Его паства искала пастыря где угодно. Но Рабби затем удивил ее.

— Думаешь, я ревную, Ребекка?

Она покачала головой.

— Ты выказываешь таланты, — сказал Рабби, — которые другие быстро используют. Твое предложение закрепить аппаратуру? Эти… эти Прочие рассказывали тебе, как это сделать?

Ребекка пожала плечами. Это был прежний Рабби, которого не стоит дразнить в его собственном доме.

— Я должен возблагодарить тебя? — спросил Рабби. — У тебя есть власть? Теперь ты будешь управлять нами?

— Никто, и я в последнюю очередь, никогда даже не предлагал этого, Рабби. — Она была обижена и не намеревалась показывать этого.

— Прости меня, дочь моя. Это то, что ты называешь взбрыком.

— Мне не нужна твоя благодарность, Рабби. И конечно, я прощаю.

— У твоих Прочих есть что-нибудь сказать по этому поводу?

— Бенегессеритки говорят, что боязнь похвалы восходит к древним запретам хвалить своего ребенка, потому что это вызывает гнев богов. Он потупил голову.

— Иногда в этом есть мудрость.

Джошуа казался растерянным.

— Пойду попытаюсь поспать. — Он устремил многозначительный взгляд на машинное отделение, откуда доносился затрудненный хрип. Он покинул их, уйдя в затемненную часть комнаты, споткнувшись на ходу о детскую игрушку. Рабби постучал по скамье рядом с собой.

— Сядь, Ребекка.

Она села.

— Я боюсь за тебя, за нас, за все, что мы олицетворяем. — Он погладил свиток. — Мы были правы в течение стольких поколений. — Он окинул взглядом комнату. — И у нас тут нет даже миниана.

Ребекка смахнула с лица слезы.

— Рабби, ты неверно судишь о Сестрах. Они желают только усовершенствовать человечество и власть.

— Так они говорят.

— Так я говорю Власть для них есть форма искусства. Тебе это кажется забавным?

— Ты пробудила мое любопытство. Эти женщины обманывают себя мечтами о своей важности?

— Они рассматривают себя как сторожевых собак.

— Собак?

— Сторожевых, тревожащимися за то, когда можно преподать урок. Они добиваются именно этого. Никогда не пытайся дать кому-нибудь урок, который он не сможет усвоить.

— Всегда эти частицы мудрости, — казалось, он говорит с грустью. — И они управляют собой артистично?

— Они считают себя присяжными с абсолютной властью, на которую никакой закон не может наложить вето.

Он покачал свитком перед ее носом.

— Я так и думал!

— Никакой человеческий закон, Рабби.

— Ты говоришь мне о женщинах, которые приспосабливают религии к своей вере в… во власть большую, чем у них.

— Их вера не будет в согласии с нашей, но я не считаю ее злом.

— В чем эта… эта вера?

— Они называют ее «Уравновешивающим смещением». Они смотрят на нее с точки зрения генетики и инстинкта. Великие родители скорее всего будут иметь детей, близких к среднему уровню, например.

— Смещение. И это — вера?

— Вот почему они стремятся не выделяться. Они советники, даже иногда делатели королей, но они не желают быть мишенью переднего плана.

— Это смещение… верят ли они в Создателя Смещения?

— Они не рассматривают его существование. Только то движение, за которым можно наблюдать.

— Тогда что они делают с этим смещением?

— Они принимают меры предосторожности.

— В присутствии. Сатаны, следует понимать!