Все кошки смертны, или Неодолимое желание

― На том, к-кто с-сумасшедший, ― напомнил Прокопчик. И окинув Зину многозначительным взглядом, добавил себе под нос: ― Х-хотя этот вопрос в-вроде как п-прояснился...

Зря он это сказал.

Зиновий, играя желваками, как бицепсами, вскочил с места и, если бы мой помощник вовремя не успел преградить ему путь костылем, как шлагбаумом, снова на кого-нибудь бросился.

― Я не сумасшедший! Я не сумасшедший! ― скрипя зубами, выкрикивал он. ― Вы не смеете, не имеете права! Я не сумасшедший!

Сестра опять кинулась успокаивать его, стараясь усадить обратно, он вырывался, и я уже начал подумывать, не пора ли снова прибегнуть к физическим мерам. Но тут Зина, так же неожиданно, как вспылил, утих и опустился на место.

― Я-то не сумасшедший, ― произнес он усталым, но совершенно ровным тоном, а я снова обратил внимание на эту семейную у них частичку «то». ― Сумасшедший у нас, к сожалению, был папенька. Опасный, между прочим, сумасшедший. Если уж начистоту ― просто маньяк.

― Боже мой, Зина, ― пролепетала опять готовая зарыдать Люсик. ― Как ты можешь... Об отце...

― Вот именно, ― подтвердил он, мрачно кривясь. -Да если б он не был моим отцом, я его сам... лично... Придушил бы, как хорька!

Это уже становилось любопытно.

Люсик, подняв голову к потолку, пыталась не дать пролиться переполнявшим глаза слезам. Зина пыхтел и подпрыгивал на своем стуле, как закипающий чайник.

Я спросил:

― Ну и что вам нужно от меня?

― Мне ― ничего, ― опередив сестру, быстро выпалил Зина. ― Кто бы папеньку ни зарезал ― так ему и надо. Люсик, пошли отсюда, прошу тебя!

Но Люсик придерживалась другого мнения. Лицо у нее потемнело, обретя нездоровый серый оттенок, и даже веснушки сделались похожи на болезненную сыпь.

― Какой ни есть ― это мой отец, ― с совершенно новой интонацией, в которой ощущался застывающий вокруг железной арматуры бетон, произнесла она, чеканя каждое слово. ― Я хочу найти убийцу. Кто бы он ни был.

После чего повернулась ко мне, и в ее все еще блестящих, но уже сухих глазах я увидел одну лишь решимость:

― Сколько это будет стоить?

Краем глаза отметив, что Прокопчик уже деловито пододвигает к себе калькулятор, я пробормотал:

― Недешево... И вообще, не понимаю, зачем вам платить частному сыщику? Даже если маньячка, как вы уверяете, здесь ни при чем, уголовный розыск пока этого не знает. Поэтому они будут интенсивно заниматься в том числе смертью вашего отца и в конце концов...

Наверное, моему голосу не хватало нужной убедительности. Люсик, терпеливо дождавшись конца моей без всякой опоры повисшей в воздухе тирады, повторила так, будто ничего не слышала:

― Сколько? Можете не стесняться: я достаточно зарабатываю.

― Двести долларов в день плюс расходы. Аванс -две тысячи, ― брякнул я в последней надежде, что ее отпугнет сумма. Но она только молча коротко кивнула.

― Это шарлатаны, Люсик! ― каркнул, словно у него сдавило горло, из своего угла Зина. ― Посмотри, куда тебя занесло: один инвалид, другой психопат! Ты выкидываешь деньги на ветер!

Но его сестра уже лезла в карман куртки за кошельком, отсчитывала купюры. Прокопчик тем временем проворно выщелкивал на клавиатуре компьютера, заполняя стандартный бланк договора. А я сидел посреди всего этого, обреченно понимая, что опять втягиваюсь в очередную неприятную историю.

Из задумчивости меня вывел мой помощник. Увидев, что начальство углубилось в себя, он решил временно принять командование.

― Так к-какая, говорите, у вашего отца была с-сексуальная с-специализация? И в чем он, т-так с-сказать, п-провинился? ― прокурорским голосом полюбопытствовал Прокопчик.

В мгновение ока вся решительность и твердость Люсик куда-то делись. В бетон явно переложили песка ― он осыпался на глазах, обнажая хлипкий проржавевший остов. Рыжая клиентка открыла рот, потом захлопнула его, быстро-быстро заморгала в растерянности ресницами-крыльями, однако так и не сумела что-нибудь из себя выдавить. Но тут ей на помощь пришел брат.

Поднявшись со стула, он зверски закрутил пальцами мочку уха, оттопырил вялый подбородок и проговорил с отвращением, будто мусорный бачок вывернул:

― Наш папаша был старый развратник, пьяница и педофил. Я считаю, с ним еще гуманно поступили -если учесть, сколько он за свою поганую жизнь детей перепортил.

2

Покойного Игоря Ивановича Шахова я вспомнил, когда увидел фотографии.

Вернее, одну из фотографий. Ту, на которой он был меньше всего похож на себя: в гриме, в женском платье и косматом парике Бабы Яги. Это была сцена из спектакля, где я тоже принимал посильное участие -изображал за сценой гром, кидая на пол жестяной таз. Просто я напрочь, оказывается, запамятовал, как звали нашего тогдашнего трудовика, а по совместительству главного организатора и вдохновителя всех школьных спектаклей. И только тут соединил в своей голове зверски зарезанного жильца Стеклянного дома с учителем труда по прозвищу Кияныч.