Все не случайно

Вспомнилось сейчас, как однажды я оказалась в одном купе с Мариной Ладыниной. Мы ехали в Киев на какой-то кинематографический праздник. Марина Ладынина, любимая и популярная актриса, соперничавшая с Любовью Орловой, теперь была немолода и почти забыта, но кинематографисты старались ее не бросать и приглашали на какие-то общие праздники. Мы познакомились с ней только сейчас, в купе. Ладынина была приветлива, доброжелательна и грустна. Она все время смотрела в окно, а потом вдруг заговорила. Не со мной – с самой собой в моем присутствии. Уже давно умер ее трудный и неверный муж Иван Пырьев, давно стихли сплетни и разговоры: и об их разводе, и о новых влюбленностях Пырьева. Ладынина пережила Пырьева на тридцать пять лет, замужем за ним была двадцать. Она смотрела на дорогу и говорила несвязным монологом: словам нужно было вылиться из измученной, одинокой души. Она говорила, как много раз ездила по этой дороге, как эта дорога ей дорога́ и как хорошо она знает каждый кустик, растущий вдоль пути, как она эту дорогу любит, как она сейчас любуется каждым подросшим деревцем. Это она говорила внятно. Но между этими внятными словами произносилось и много совсем невнятных, путаных, но почему-то понятных и пугающих обнаженностью сердечной муки. Слов о любви к тому безвозвратно ушедшему времени, к умершему мужу, к их непростой, такой далекой жизни. И все она давно простила, и остались у нее только любовь непроходящая, и вот эта дорога – начало их счастливых дней, и теперь, наверное, ее с ней последняя встреча. Дорога должна быть милостива и должна выслушать ее послание-признание, потому что больше у нее никого нет: ее ничто не связывает с той, прошлой, незабываемой и счастливой жизнью. Кроме тебя, дорога, – ты же все еще существуешь, как пока и я. И только мы с тобой все помним. Больше не осталось никого. Но осталась любовь, прими ее и передай ему…

Потом мы молча легли спать, и в следующий раз я увидела Марину Алексеевну на сцене Дома кино. Ей вручали приз «За честь и достоинство». Ладыниной было, по-моему, уже лет девяносто, и я не могла сдержать слез и плакала долго и горько, глядя на нее и вспоминая ее молитвенный монолог – прощание с дорогой и с дорогим прошлым.

…Через какое-то время мы с Володей решили попробовать склеить то, что, как оказалось, разбилось не до конца.

По маминой линии у меня три или четыре поколения – священнослужители. И, возможно, их молитвами все случилось так, как случилось. За годы жизни врозь у каждого из нас могло произойти многое, что помешало бы нам воссоединиться. Например, если бы мне встретился достойный человек и я бы его полюбила. Но… он не встретился. Или если бы у Володи родился ребенок. Но… он не родился.

Чужие драмы

Приближалось 1 сентября, и мы с Юлей готовились пойти первый раз в первый класс. Поскольку школа была с углубленным изучением французского языка, требовалось пройти собеседование, и я порадовалась, какая у меня умненькая дочь. Володя захотел, чтобы на празднике первого шага в школьные годы Юлю держали за руки и мама, и папа. Мы отвели Юлю в школу, а встретив из школы, сказали, что папа теперь будет жить с нами. И услышали совершенно ошеломивший вопрос: «А как же Оля?»

Устами младенца глаголила истина. Вопрос был справедлив и меня ошеломил в первую очередь тем, что именно его я задала Володе, когда речь зашла о нашем возможном воссоединении.

Когда я спросила Володю: «А как же Оля?» – Володя ответил, что с Олей он уже расставался не однажды, но на этот раз расстался окончательно, задолго до нашего разговора. Уже месяц он не живет в ее квартире, так что трагедии никакой нет: ему нужно только поехать и забрать свои вещи.

Он ошибался. Если не трагедия, то драма случилась. Собранные вещи ему отдали спокойно, добавив: «Да куда ты денешься? Все равно придешь обратно, как обычно!» А вот после слов: «Я возвращаюсь к Вере», – началась драма. Наверное, эта женщина очень его любила, даже если и понимала, что он каждый раз возвращается к ней от безысходности. Наверное, скрывала от себя эту правду и надеялась, что своей любовью в конце концов завоюет его сердце. Володины слова о возвращении к жене, где есть ребенок, лишили ее надежды. Это, конечно, мои домыслы: со слов Володи я только знаю, что Оля после его заявления испугалась, никак не хотела его отпускать и припомнила все плохие слова, сказанные им в минуту раздражения в мой адрес. Она искренне желала уберечь его от меня. Володя признался, что расставание оказалось для Оли неожиданно драматичным и он сам был этим потрясен.

Когда Володя рассказал нашему общему другу, что мы снова вместе, друг совсем не порадовался за нас: он считал, что с Олей Володе было бы лучше. Но случилось так, как случилось. Неисповедимы пути Господни. А друг меня удивил – и не он один.

Чуть позже из наших разговоров с мужем я узнала, что некоторые наши общие знакомые рассказывали ему обо мне разные неприглядные небылицы. Володя слишком хорошо меня знал, чтобы им поверить, но сам факт желания очернить человека ложью меня тогда неприятно удивил.