Все не случайно

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Только сердце ухнуло куда-то вниз, как в самолете, когда он попадает в воздушную яму. И сразу заработал мозг. Теперь уж он понял смысл слов «заберу себе». Этого осмысления никто не заметил, только я одна слышала скрежет мыслей, наползающих друг на друга. Наконец мозг четко сказал мне, что я больше никогда не должна видеться с Виктором, иначе умру. И я с ним согласилась…

Я умею расставаться с людьми. Умею расставаться резко и без объяснений, когда человек понимает, почему я так поступаю. Умею и так, что человек не сразу поймет, что я с ним рассталась. Но во всех случаях расставание болезненно для меня самой, потому что это я принимаю решение. Я расстаюсь, теряя человека, прежде мне дорогого и близкого, потому что иначе существовать невозможно. И невозможность эта имеет веские причины. Но этому я научилась не сразу, со временем. А тогда… Виктор стал моим первым и очень тяжелым уроком в постижении искусства расставания. Я расставалась с ним медленно, по крупицам вынимая его из своего сердца: не потому, что боялась ранить его, а потому, что, оказалось, по-другому не могу я. Оказалось, я не могу без него дышать. Это как внезапная смерть. Я точно знала, что он для меня умер, но мчащийся поезд сразу остановить не представлялось возможным…

Виктор позвонил, и я «легко» отменила нашу встречу. Внешне это выглядело легко: я не хотела, чтобы он что-то заподозрил. С момента Юриного рассказа прошло четыре дня, и все это время я находилась в ступоре. Три из них я ничего не ела, совсем ничего: у меня на нервной почве сжались челюсти и не открывался рот – да я и не хотела никакой еды. Речь мне тоже давалась с трудом, но я и не говорила почти. Только услышав по телефону его голос, я смогла проглотить полчашки кофе. И так продолжалось две недели. Я похудела на семь килограммов, потому что есть не могла, кофе получалось выпить только после его звонка, а звонил он один раз в день. Я ему сказала, что болею, что увидеться мы пока не можем, но, чтобы он звонил, что я рада его слышать. И это было правдой: теперь только его голос связывал меня с миром, только после его звонка я ненадолго оживала, а до этого сидела омертвевшая. На одном месте. Перед телефоном. В ожидании. Все эти ежедневные телефонные разговоры я длила не для того, чтобы сохранить отношения: они умерли, я точно это знала. Я просто пыталась выжить под упавшей на меня бетонной плитой.

Мне казалось, что мои ответы на его звонки выглядят естественно, тем более что эти две недели я не была нужна в театре: у нас в помещении проходил конкурс каких-то самодеятельных коллективов. «Неравный бой» мы в этом сезоне уже отыграли, и остался у меня по занятости какой-то незначительный эпизод в спектакле, в котором Виктор занят не был, он вообще мало играл в Орске: «не прошел» как это называется у актеров.

Мама и Юра видели, что со мной беда, но вели себя идеально: ничего не спрашивали и даже не предлагали «хоть чуть-чуть поесть».

За эти две недели, потеряв семь килограммов живого веса, я немного пришла в себя: чуть окрепла душой, у меня разжались челюсти и очнулся мозг. И даже понемногу заработал снова. Я была поражена открытием, что любовные чары способны отнять рассудок до степени почти полного его исчезновения!

Я стала активно готовиться к поступлению, искать себе материал и репетировать его вслух, когда моих не было дома. Я даже отправила письмо Вениамину Захаровичу Радомысленскому, написав на конверте: Москва, Школа-студия при МХАТ, – почтового адреса я не знала. В письме было сказано, что я та самая девочка, которая пришла в последний день на экзамен, что на следующий год меня пригласили сразу на второй тур, что я тщательно готовлюсь и скоро приеду.

Опустив письмо в почтовый ящик, я почувствовала, что теперь между мной и Москвой протянута нить, и я этой нитью к Москве привязана, и порваться она может только в том случае, если в Москве я провалюсь.

И мне стало легче. Я решила, что в Москве, конечно же, меня ждут и что, конечно же, мое будущее там! Я начала потихоньку выздоравливать. Звонки Виктора становились все реже, а в театре он ни разу не попался мне на глаза. Почему – не знаю, возможно, потому, что был мало занят в спектаклях, возможно, из-за влюбленности в Инну, возможно, думал, что это я коварно его бросила, а возможно – чувствовал свою вину.

Прошло время, я заканчивала уже первый курс и как-то зашла в очередной раз на Центральный телеграф за корреспонденцией (родные присылали туда письма «до востребования»), и мне выдали, кроме прочего, письмо от Виктора. Он писал, что нам совершенно необходимо встретиться, что он приехал на две недели в Москву и просит позвонить ему по телефону, который и прилагает.