Все о Москве (сборник)

Сейте!

«Сейте разумное, доброе, вечное» [7] .

Сейте студентов по стогнам земли,

Чтобы поведать все горе сердечное

Всюду бедняги могли.

Сейте, пусть чувство растет благородное,

Очи омочит слеза, —

Сквозь эти слезы пусть слово свободное

Руси откроет глаза.

Пусть все узнают, что нравами грубыми

Стали опять щеголять,

Снова наполнится край скалозубами,

Чтоб просвещение гнать.

Пусть все узнают: застенки по-старому,

И палачи введены,

Отданы гневу их дикому, ярому

Лучшие силы страны.

Вольные степи ветрами обвеяны,

Русь широка и грозна —

Вырастет новое – всюду посеяны

Светлых идей семена.

Те, что упорно и долго не верили

Правде свободных идей,

Ныне поймут – обсчитали, обмерили,

Выгнали их сыновей.

Всех разогнали, а всех ли вы выбили,

Сделавши подлость и срам?

Это свершили вы к вашей погибели.

Память позорная вам!

И действительно, разбросанные в войска по разным городам России студенты были приняты везде радушно и везде заговорили о том, о чем прежде молчали. Это революционизировало и глухую провинцию.

Другое стихотворение, описывающее усмирение студенческих беспорядков в Москве, тоже не проскочило в печать, но распространялось в литографских оттисках:

Судак и обер-полицмейстер

Я видел грозные моменты,

Досель кружится голова…

Шумели буйные студенты,

Гудела старая Москва,

Толпы стремились за толпами…

Свистки… Ура… Нагайки… Вой…

Кругом войска… за казаками

Трухтит жандармов синий строй.

Что улица – картины те же,

Везде народ… Везде войска…

Студенты спрятаны в манеже,

Шумят, как бурная река.

И за студентами загнали

В манеж испуганный народ,

Всех, что кричали, не кричали,

Всех, кто по улице пройдет, —

Вали в манеж!

А дело жарко,

Войскам победа не легка…

Лови! Дави! Идет кухарка,

Под мышкой тащит судака…

Вскипели храбрые войска!

Маневр… Другой… И победили!

Летят кто с шашкой, кто с штыком,

В манеже лихо водворили

Кухарку с мерзлым судаком…

Когда кухарку с судаком действительно загнали в манеж, а новая толпа студентов высыпала из университета на Моховую, вдруг видят: мчится на своей паре с отлетом, запряженной в казенные, с высокой спинкой, сани, сам обер-полицмейстер. В толпе студентов, стоявших посредине улицы, ему пришлось задержаться и ехать тихо.

– Я вас прошу разойтись! – закричал, приподнявшись в санях, генерал.

В ответ – шум, а потом сзади саней взрыв хохота и крики:

– Долой самодержавие! И опять хохот и крики:

– Долой самодержавие!.. Долой!..

Взбешенный полицмейстер вскакивает в ворота манежа и натыкается на кухарку с судаком, которая хватает его за рукав и вопит:

– Ваше благородие, выпустите! Рыбина-то протухнет…

И тычет в него оттаявшим судаком.

А у подъезда, под хохот толпы, городовые сдирают с задка полицмейстерских саней широкую полосу бумаги с яркой надписью: «Долой самодержавие!»

Во время остановки студенты успели наклеить на сани одну из афиш, сработанных художниками в «Ляпинке» для расклейки по городу:

«Долой самодержавие!»

Этот лозунг, ставший впоследствии грозным, тогда еще был новинкой.

Московский университет. «Татьянин день», 12 января старого стиля, был студенческий праздник в Московском университете.

Никогда не были так шумны московские улицы, как ежегодно в этот день. Толпы студентов до поздней ночи ходили по Москве с песнями, ездили, обнявшись, втроем и вчетвером на одном извозчике и горланили. Недаром во всех песенках рифмуется: «спьяна» и «Татьяна»! Это был беззаботно-шумный гулящий день. И полиция, – такие она имела расчеты и указания свыше, – в этот день студентов не арестовывала. Шпикам тоже было приказано не попадаться на глаза студентам.

Тогда любимой песней была «Дубинушка».