Все правители Москвы. 1917–2017

Вечером 3 декабря 1917 года Покровский проводил очередное заседание президиума Моссовета. В начале его доклада о работе большевистской фракции Учредительного собрания принесли сразу две телеграммы наркома иностранных дел Л.Д. Троцкого, переданные по радио и по телеграфу. Текст их был идентичный: Покровскому предлагалось немедленно выехать в Брест-Литовск, чтобы присоединиться к советской мирной делегации, которая вела переговоры о заключении мира с Германией и ее союзниками. «Ваше присутствие совершенно необходимо», – говорилось в телеграммах. И хотя Покровского, по его собственному признанию, одолевали сомнения, он уже на следующий день был в Питере. Возник вопрос об инструкциях. Михаил Николаевич правомерно полагал, что, отправляясь «делать мир», он должен знать, как этот мир представляет советское правительство. «Я был уверен, – писал он, – что у Троцкого я найду готовый план переговоров, в который меня сейчас же посвятят. Тут меня постигло первое из моих разочарований: если только этот план не скрывали от меня нарочно (а это, по всей вероятности, было бы совершенно нелепо), то остается один вывод – никакого плана у Троцкого не было».

Вся суть инструкций наркома сводилась к следующему: «Мы должны держать курс на европейскую революцию… Так как революция должна вспыхнуть не согодня-завтра (тут мне было сообщено несколько явно неправдоподобных сведений о настроениях в германской армии), то нам нужна всякая оттяжка. Наши представители в Бресте – особенно Каменев – подозревались в настроенности спешить с заключением мира, я должен был им в этом противодействовать».

После беседы с Троцким Покровский встретился с Лениным. По воспоминаниям историка, глава правительства также рекомендовал тянуть переговоры как можно дольше, не бояться их разрыва «хотя бы на четыре дня». Помимо выигрыша времени, этот разрыв должен был стимулирующе подействовать на германских «левых», «подкисших» при известии о том, что большевики идут на компромисс с германским империализмом. По мнению Покровского, в основе таких указаний лежал «известный фундамент, заложенный фальшиво – в этом была главная беда. Фундамент этот заключался в уверенности, что немцам мир с Россией необходим до зарезу». Именно отсюда проистекало легкое отношение к разрыву переговоров: дескать, немцы все равно их возобновят.

В то время Покровский разделял широко распространенное среди «левых» большевиков мнение, что без социалистической революции «во всеевропейском масштабе» Советская республика не устоит под натиском империалистических государств. Однако он не рассчитывал, что революция в западноевропейских странах вспыхнет «не сегодня-завтра». Даже получив сведения о грандиозных забастовках в Германии и Австро-Венгрии в январе 1918 года, Покровский сомневался: «Неужели нас, действительно, выручит европейская социальная революция? Это будет совершенно исключительная удача».

В подобные удачи он не очень-то верил. Через шесть недель после встречи с Троцким в Смольном историк назвал иллюзией его слова о близком «взрыве» в германской армии. За это время, замечал Михаил Николаевич, наша армия почти растаяла, а немецкая стоит на своем месте, несмотря на прокатившуюся по Австрии и Германии волну забастовок.

Каков же выход из драматической ситуации, в которой оказалась молодая Советская республика? Этот вопрос мучил Покровского многие месяцы. Позже он писал, что в период Брестских переговоров страна была в положении человека, который очутился на шестом этаже горящего здания и перед которым стоит дилемма – что лучше: сгореть заживо или броситься с окна на мостовую? «При таких условиях многие из нас впадали в «левый» коммунизм, потому что другого выхода нет».

В Бресте Покровский принимал участие в переговорах о границах по политическим, экономическим, правовым и другим вопросам. Порой он удивлялся, почему немцы «все еще разговаривают с нами». По-видимому, делал вывод историк, они надеются на нашу разруху, чтобы монопольно использовать богатства России.

По наблюдениям немецкого дипломата Фокке, Покровский больше других членов советской делегации заботился о территориальных интересах России. Начальник Генерального штаба Верховного главнокомандующего на Восточном фронте немецкий генерал-майор М. Гофман вспоминал, что как-то за завтраком он так «разъяснил» советской делегации свое понимание мира без аннексий: центральные державы не считают аннексией определение дальнейшей судьбы оккупированных Германией народов бывшей Российской империи – Польши, Литвы и Курляндии «путем непосредственного сношения с их представителями, без участия русских властей». В ответ «русские дали полную волю своему изумлению и негодованию. Со слезами ярости Покровский объявил, что нельзя же говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают чуть ли не 18 губерний. В конце концов, русские стали угрожать отъездом и перерывом переговоров».