Все предельно

Пятна на лбу кассира, невзрачного мужчины лет под пятьдесят или чуть старше, с коротко стриженными, обильно тронутыми сединой волосами и в очках в роговой оправе, такие обычно говорят приезжим: «Желаю вам хорошо провести время,» — не оказалось, но чувство начало возвращаться, и Кэрол осознала: если раньше она только думала, будто что-то знает, то теперь знает точно, поначалу не все, но к тому времени, когда они добрались до маленького магазинчика по правую сторону от дороги 41, практически все.

«Магазин называется „У Корсона“ и перед ним мы увидим маленькую девочку, — думала Кэрол. — На ней будет красный передник. Она только что играла с куклой, грязной, старой, желтоволосой, но оставила ее на ступенях, чтобы посмотреть на собаку, которая сидит в „форде-универсале“».

Магазин назывался «У Карсона» — не «У Корсона», но все прочее совпало. И когда «Краун Вик» проезжала мимо, девочка в красном переднике посмотрела на Кэрол. У нее было строгое лицо крестьянской девочки, хотя Кэрол не могла понять, как могла крестьянская девочка попасть в страну богачей, девочка и ее грязная желтоволосая кукла.

«Здесь я спрашиваю Билла, далеко ли еще ехать, только я этого не сделаю. Потому что я должна разорвать этот цикл, эту петлю. Должна».

— Далеко еще? — спросила она. «Он скажет, что здесь только одна дорога, заблудиться мы не можем. Он скажет, обещаю, что мы доберемся до Палм-Хауз без проблем. И, между прочим, кто такой Флойд?»

Бровь Билла изогнулась и пошла вверх. Уголок рта опустился. «Как только заканчивается дамба и начинается остров Санибель, дорога только одна». Кэрол слушала в полуха. Он все еще говорил о дороге, ее муж, который два года тому назад провел уик-энд в постели с секретаршей, рискую всем, что они сделали, что вместе пережили. В тот уик-энд у Билла было другое лицо, он был тем Биллом, о котором предупреждала Кэрол мать, говоря, что он может разбить ей сердце. А потом, когда Билл пытался объяснить, что ничего не мог с собой поделать, ей хотелось закричать: «Однажды я убила ради тебя ребенка, пусть и потенциального ребенка. И ради чего? Что я за это получила? Дожила до пятидесяти лет, чтобы узнать, что мой муж не мог не залезть к трусики к клеролской блондинке?»

«Скажи ему! — кричала она в душе. — Заставить свернуть на обочину и остановиться, заставить сделать, что угодно, лишь бы вырваться из круга: изменив одно, изменишь все! Тебе это по силам… раз ты смогла вставить ноги в те фиксаторы, для тебя нет ничего невозможного!»

Но она ничего не могла, и события ускорили свой бег. Две обожравшиеся вороны лениво оторвались от остатков ленча. Муж спросил, почему она так прогнулась, не болит ли у нее спина, она ответила, да, да, болит, но теперь ей уже полегче. С ее губ срывалось что-то о deja vu, как будто это чувство не накрывало ее с головой, а «Краун Вик» неслась и неслась вперед. Справа появилась стоянка подержанных автомобилей, «Палмдейл моторс». А слева? Щит-указатель местного муниципального театра, поставившего «Непослушную Мариэтту»?

«Нет, это Мария, не Мариэтта. Мария, мать Иисуса, мать Бога, она протягивала руки…»

Кэрол собирала волю в кулак, чтобы объяснить мужу, что происходит, потому что за рулем сидел настоящий Билл, настоящий Билл мог ее услышать. Быть услышанной, вот для чего в семье нужна любовь.

Ничего не вышло. В голове зазвучал голос бабушки: «Грядут тяжелые времена». В голове чей-то голос спросил Флойда, что там такое, чтобы потом протянуть: «О, дерьмо!» — и закричать: «О, дерьмо!»

Она посмотрела на спидометр и увидела, что он откалиброван не в милях, а тысячах футов: они на высоте двадцать восемь тысяч и спускаются. Билл говорил, что не следовало ей спать в самолете, и она соглашалась.

Приближался розовый дом, маленький, чуть ли не бунгало, рядом росли пальмы, такие она видела в фильмах про Вторую мировую войну, кроны напоминали летящие на тебя «лирджеты», стреляющие из всех пушек и пулеметов…

Все сверкает. Горит огнем. Мгновенно журнал, который он держит, превращается в факел. Святая Мария, матерь Божья, «Деве я молюсь и…»

Они миновали дом. Старик сидел на крыльце, провожал их взглядом. Стекла его очков, без оправы, поблескивали на солнце. Рука Билла устроилась на ее бедре. Он что-то сказал, насчет того, что им надо освежиться, в промежутке между тем, как она снимет платье и наденет шорты, и она согласилась, хотя им никогда не добраться до Палм-Хауз. Они буду ехать и ехать по этой дороге, они и белая «Краун Вик», ныне и присно и во веки веков.

Благодаря следующему щиту они узнали, что до поворота к Палм-Хауз 2 мили. За ним высился другой, извещающий, что Мать милосердия помогает больным Флориды. Помогут ли они им?