Все пропавшие девушки

Я уронила руку.

– Тайлер?

Мобильник выпал, треснул от удара об пол. Пыльца. Пыльца и глина – откуда они?

– Что он сказал, Ник?

Тайлер спрашивал едва слышно. Слова отдавали паникой. Под ногтями у него засохла грязь, а между большим и указательным пальцем – кровь.

– Тайлер, что ты сделал?

Он оперся на стул, впился пальцами в деревянную спинку.

– Ник, времени мало.

И тут я услышала его – отдаленный, едва уловимый вой сирены.

«Тик-так, Ник».

– Что случилось, Тайлер?

Он зажмурился. По телу прошла медленная, растянутая во времени судорога.

– Нашли тело. На ферме Джонсона.

Поле подсолнухов. Пыльца. Глина.

Вой сирены – все настырнее.

Тайлер – все ближе.

Время, застывшее от боли.

Мы сами его создаем. Как меру длины. Как способ осознания. И как способ объяснения. Время может совершать витки, время может являть картины, если только ему позволить.

Ну так пусть явит.

НАКАНУНЕ

День 14-й

Время от меня ускользало. Выжидая, пока заснет Эверетт, я взялась рыться в старых папиных книгах, в конспектах лекций. Надеялась, что среди страниц окажется клочок бумаги с важной записью; пробегала глазами поля в тетрадях – на полях ведь тоже делают пометки. Время перевалило за полночь, а я не нашла ничего существенного. Проще, да и безопаснее выбросить этот хлам. Я составила коробки в прихожей, чтобы утром перетащить в гараж.

Через открытую дверь послышался шорох – Эверетт ворочался в моей постели. Босиком я прокралась в спальню. Эверетт растянулся посреди кровати, спихнул желтое одеяло на пол. Обычно он спал чутко, но сейчас дыхание было глубокое, ровное. Я положила руку ему на плечо – дыхание не сбилось с ритма.

Часы на прикроватном столике показывали четыре минуты четвертого. Идеальное время. Последние гуляки уже вернулись из «Келли», ранние пташки еще не проснулись, почтальон с газетами еще не появился. Мир притих в ожидании.

Я выскользнула из комнаты, перешагнула скрипучую половицу, на цыпочках прошла в спальню родителей, к шкафу со старыми тапками, стоптанными туфлями и рабочей одеждой. Папе это больше не понадобится. Я сунула руку в тапку, нащупала ключ. Я его спрятала до лучших времен – пока не выясню, какая именно дверь им открывается. Искусственный мех еще хранил оттиск стопы. Ключ холодил ладонь, в темноте я не видела узора на металлическом четырехугольном брелоке. Я зажала ключ в кулаке, и затейливая вязь впечаталась в ладонь. «Тик-так, Ник».

Кроссовки поджидали возле задней двери, зябкий ночной воздух пустил мурашки по предплечьям. Не иначе Эверетт снова пооткрывал окна первого этажа.

Я забралась на тумбочку, опустила ставни, закрепила блокираторами.

И ушла.

* * *

Этот лес – мой лес.

Мы с ним вместе росли. Он тянется от моего дома, огибает городок, берет его в кольцо, сбегает к реке, а оттуда – к пещере. Десять лет прошло, но до сих пор, стоит мне забыть о разуме и отдаться чувствам, как перед мысленным взором возникает лабиринт тропок, и я неизменно нахожу нужную, хоть днем, хоть ночью. Лес принадлежал мне, я принадлежала ему, и этот факт отдельного напоминания не требовал. Если бы не многочисленные неизвестные. Если бы не шныряние зверушек, если бы не мурашки, которые вызывает и сама ночь, и существа, живущие темнотой, дышащие темнотой, растущие и умирающие в темноте. Если бы не вечное движение.

Этот лес – мой лес.

Я шла, касаясь стволов, как перил, и повторяла про себя: «Этот лес – мой лес». Сюда я спешила среди ночи ради свидания с Тайлером. Он оставлял пикап возле универсама и шел ко мне, и мы встречались на полпути, на поляне, которую в детстве открыл для меня брат. Мы с Дэниелом тогда выстроили здесь форт из древесных ветвей, укрепили его по периметру колючим плющом. Дэниел сказал, это для защиты от чудовища. Через несколько лет форт был разрушен ураганом, Дэниел к тому времени утратил веру в чудовище, вот поляна и перешла в мое полное распоряжение.

Но именно в этом лесу в последний раз видели Аннализу. В этом лесу десять лет назад мы надеялись обнаружить Коринну. И его же на прошлой неделе прочесывали в поисках Аннализы. Теперь я была здесь одна, во временном провале, где рыщут лишь ночные существа да люди, живущие тьмой.

Фонарик пятнал темноту, ветви висели низко, корни бугрились на тропе; из-под ног вынырнул кто-то мелкий и шустрый. Я уже не пыталась передвигаться бесшумно, я шла все быстрее, и мои шаги звучали все громче.

Я вырвалась на просвет, оказалась на участке Картеров. Окна отдельной квартирки-студии, где Аннализа жила со старших классов до прошлого года, были темны. Ни эта студия, ни родительский дом не отличались большими размерами, но содержались в порядке, если, конечно, забыть про заросший двор и расшатанную черепицу. На крыльце горел фонарь, словно в родительском доме каждую секунду ждали возвращения Аннализы.