Все ради любви

Мы с Айлой идем по коридору, я буквально тащу дочь по полу, пытаясь как можно быстрее попасть в палату. Мы садимся в лифт. И хмуримся, когда двери снова открываются и заходит пожилая пара: мужчина везет женщину в инвалидном кресле. В черепашьем темпе он начинает складывать кресло.

– Давайте, я помогу, – говорю я, и они с радостью принимают мою помощь. Наконец я нажимаю нужную кнопку.

– Быстрее, быстрее, – бормочу я, торопя двери.

Мы мчимся по очередному коридору, и тут Айла падает, споткнувшись о развязавшийся шнурок.

Я подбегаю к стойке регистрации. Медсестра разговаривает по телефону, а светловолосый врач в белом халате заполняет документы. Она поднимает взгляд.

– Могу ли я чем-то вам помочь? – спрашивает она меня.

– Мой дедушка! Тимоти Уайлд, поступил…

– Место двадцать восемь. Я вас провожу.

Айла и я следуем за ней по палате. Дедушкина койка в самом углу. Я отчаянно борюсь с подступившими к горлу слезами, когда вижу его закрытые глаза, старую пижаму на нем и капельницу рядом. Возле него сидит заплаканная Белла. Она встает и обнимает нас. Доктор коротко рассказывает мне про лекарства, которые они дают дедуле, помимо капельницы.

– Боюсь, его состояние критическое, – говорит она. – Но я дам вам пару минут.

Я киваю и обращаюсь к Белле:

– Спасибо, что вы с ним.

– Все хорошо. Лукас уже едет, – пытается она меня успокоить.

Я глажу дедулину щеку. Он медленно открывает глаза и слабо улыбается мне.

– О, Дженьюэри, – говорит он. – И Айла тоже здесь.

Айла целует его.

– Привет, прадедушка, – всхлипывает она. Белла берет ее за руку:

– Давай дадим твоей маме время побыть с дедулей наедине.

Они выходят из палаты – Белла говорит мне, что отведет Айлу в столовую. Она хочет выпить кофе, а Айле сейчас не помешает стаканчик сока.

Я сажусь рядом с дедушкой, не выпуская из своих ладоней его руку. Он сжимает мою руку изо всех сил.

– Чувствую… Себя… Ужасно… – говорит он. Его речь затруднена. А красивое лицо искажено – дед пытается улыбнуться.

– Тсс. Спокойно… – Я поглаживаю его руку. Сейчас ему ни к чему напрягаться. Я ведь рядом.

– Дженьюэри, – говорит дедушка через силу. – Скоро я буду… Я буду с ними.

Я сжимаю его ладонь крепче.

– Одно из самых жутких событий…

Долгая пауза.

– …потерять дочь.

Он с трудом дышит.

– О, дедушка, – чуть не плача, говорю я.

– Но зато у нас с бабушкой была ты. И я так…

Он сглатывает.

– …так тобой горжусь.

Я осторожно кладу голову ему на грудь, и мои слезы капают на его пижаму.

– Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя и никогда не забуду, как много ты сделал для нас с Лукасом. Я люблю тебя всем сердцем. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Спасибо, спасибо за то, что был для меня лучшим отцом. У меня не было родителей, но были вы с бабушкой, и поэтому я самая счастливая девочка на свете, – говорю я.

– Спасибо… тебе… – Голос у него совсем слабый. – А где Лукас?

– Он придет, он сейчас придет, дедуля.

Дед ничего не говорит, но я знаю, что он все понимает.

Когда я поднимаю голову, его глаза закрыты. Он выглядит спокойным.

– Дедуля?

– Дедушка! – К нам подбегает Лукас. – Как он, Джен?

Я отодвигаюсь.

– Не очень.

Лукас садится на койку с самого края.

– Дедуль? Я пришел.

Дедушка медленно открывает глаза.

– Мой мальчик.

Лукас кладет руку ему на лоб, явно в смятении и не в силах поверить, что тому стало так плохо.

– Не оставляй нас, – просит Лукас, сорвавшись на шепот. – Пожалуйста, не уходи.

– У тебя все будет… отлично.

Лукас покачал головой.

– Я не был тебе хорошим сыном, ни разу не поблагодарил за все, что ты для меня сделал, но это не значит… это не значит, что я не… Я не…

Дедушка легонько постукивает пальцем по его руке.

– Я люблю… тебя.

Он закрывает глаза.

– Я тоже тебя люблю.

Повисает долгая пауза.

– Дедушка, я никогда не забуду, как ты учил меня водить, как мы играли в шахматы, и тот момент, когда ты бросился в море, слышишь? Дедушка?

Лукас дотрагивается до его руки.

– Дедушка?

Я подбегаю к другой стороне койки, схватив дедушку за руку, в которой больше нет жизни. Нет, не может быть… Я еще не готова.

Лукас давит что есть силы на кнопку вызова медсестры.

– Дедушка! – кричит он. – Медсестра! Медсестра! Дедушка!

Потом поворачивается ко мне.

– Он умер, – говорит Лукас заплетающимся языком. – Дженьюэри, он умер.

Но я снова жму на кнопку. Лихорадочно жму на нее до тех пор, пока Лукас не оттаскивает меня в сторону и не обнимает крепко-крепко, плача у меня на плече.

Прошла неделя. Маленькая церковь в Портпине переполнена – люди толпятся в проходах. На дедушкины похороны собрались многие его друзья из театра – тут и такие же старички, как он, и совсем молодые актеры, с которыми дедуля работал в Лондоне. И почти все местные жители. Бабушку с дедушкой все знали и любили: многие бывали у нас за ужином или во время вечернего чаепития. А когда бабуля продавала овощи со своего огорода, она и вовсе подружилась почти со всем городком.

Дэн тоже захотел приехать. Они с Фионой сидят прямо за мной. Он был и на похоронах бабули.

– Я очень уважаю старушку, – сказал он как-то. – С тех пор как у меня есть Айла, я понимаю, на какие жертвы можно пойти ради своих детей.